Чехов без глянца

Но возвращении от обедни домой пили чай. Затем Павел Егорович собирал всю семью перед киотом с иконами и начина;! читать акафист Спасителю или Богородице, причем дети должны были петь после каждого икоса: «Иисусе сладчайший, спаси нас» и после каждого кондака: «Аллилуйя». К концу этой до­машней молитвы уже начинали звонить в церквах к поздней обедне. Один из сыновей-гимназистов — по очереди или же по назначению отца — отправлял­ся вместе с «молодцами» в качестве хозяйского глаза отпирать лавку и начинать торговлю, а прочие дети должны были идти вместе с Павлом Егоровичем к поздней обедне. Воскресные и праздничные дни для детей Павла Егоровича были такими же трудо­выми днями, как и будни, и Антон Павлович не без основания не раз говаривал братьям: — Господи, что мы за несчастный народ! Все това­рищи-гимназисты по воскресеньям гуляют, бега­ют, отдыхают и ходят в гости, а мы должны хо­дить по церквам!..

Михаил Павлович Чехов:

День начинался и заканчивался трудом. Все в до­ме вставали рано. Мальчики шли в гимназию, воз­вращались домой, учили уроки, как только выпадал свободный час, каждый из них занимался тем, к че­му' имел способность: старший, Александр, устраи­вал электрические батареи, Николай рисовал, Иван переплетал книги, а будущий писатель сочинял... Приходил вечером из лавки отец, и начиналось пе­ние хором: отец любил петь по нотам и приучал к этому и детей. Кроме того, вместе с сыном Нико­лаем он разыгрывал дуэты на скрипке, причем ма­ленькая сестра Маша аккомпанировала на фортепь­яно. Мать, вечно занятая, суетилась в это время по хозяйству или обшивала на швейной машинке де­тей. <...>

Несмотря на сравнительную строгость семейного режима и даже на обычные тогда телесные наказа­ния, мы, мальчики, вне сферы своих прямых обя­занностей, пользовались довольно большой свобо­дой. Прежде всего, сколько помню, мы уходили из дому не спрашиваясь; мы должны были только не опаздывать к обеду и вообще к этапам домашней жизни, и что касается обязанностей, то все мы были к ним очень чутки. Отец был плохой торго­вец, вел свои торговые дела без всякого увлечения. Лавку открывали только потому, что ее неловко было не открывать, и детей сажали в нее только потому, что нельзя было без «хозяйского глаза». Отец выплачивал вторую гильдию лишь по насто­янию матери, гак как это могло избавить нас, сы­новей, от рекрутчины, и как только была объявле­на в 1874 году всесословная, обязательная для всех воинская повинность, эта гильдия отпала сама со­бой, и отец превратился в простого мещанина, как мог бы превратиться в регента или стать офици­альным оперным певцом, если бы к том)' его на­правили с детства.

Андрей Дмитриевич Дросси:

В доме Чеховых мне не приходилось бывать, но за­то сколько долгих часов я проводил осенью с Анто­ном Павловичем на большом пустыре за их дво­ром, притаившись за рогожною «принадою» и под­жидая момента, когда стая щеглов или чижей, привлеченная призывными кликами товарищей, заключенных в вывешенную перед «принадою» клетку, опустится с веселым чириканьем на пучки конопли и репейника, растыканные впереди этого сооружения. С затаенным дыханием, с сильно бью­щимся сердцем, дрожащею рукою старался кто-ни­будь из нас сквозь отверстие, проделанное в рого­же, осторожно навести волосяной силок, прикреп­ленный к длинной камышине, на головку птички, и если это удавалось, то с каким торжеством тащили мы через отверстие полузадушенную птичку, кото­рую, освободив из петли, заключали в тут же приго­товленную клетку.

Мария Дмитриевна Дросси, сестра А. Д. Дросси: Чехов был близким товарищем моего брата Анд­рея Дросси. <...> Мальчики увлекались играми во дворе нашего дома — лаптой и воздушными змея­ми. Чехов играл в лапту отлично. Меня часто маль­чишки обижали за неудачный запуск змея, Анто­ша — никогда и всегда утешал, если я подвергалась обиде.

Часто гуляли мы в городском саду, где была «гим­назическая аллея». Играли в бег наперегонки.

Михаил Павлович Чехов: