— Жаловаться грех, — серьезно отозвался парень, польщенный вниманием старшего Чехова.
— Верно говорите. Однако, если понадобится помощь, то прошу обращаться. Даже если вам покажется, что дело пустяковое. Поверьте, порой свежий взгляд со стороны или визит в отделение кого-то мрачного очень помогает восстановить дисциплину. Я знаю, что под ваше начало попало несколько отпрысков важных людей. Не удивлюсь, если они попытаются вас продавить. Не вздумайте играть с ними в дипломатию. Одного точно придется прилюдно высечь.
— Розгами? — удивился Питерский.
— Я о другом, — тотчас поправился князь. — Кого-то надо будет наказать так, чтобы другим не повадно было. И лучше, если это наказание одобрит кто-то вроде меня. Тогда семья обиженного не станет выдвигать претензий. Может, даже попытается откупиться от позора и вернуть сына в отделение.
— И его надобно будет принять обратно? — живо осведомился Фома.
— Ни в коем случае. Не надо вам иметь рядом того, кто затаил обиду. Его заберет к себе кто-то другой. К примеру, я сам. В своей вотчине я прижму бедолагу так, что ему мир покажется меньше острожной каморки. Я умею выбивать дурь из таких вот избалованных мальчишек. Он будет бегать быстрее молнии, работать без отдыха и выходных. Забудет, когда в последний раз снимал сапоги. И вот тогда он сам приползет к вам с просьбой взять его назад. Поверьте, Фома Ведович, это будет лучший офицер в вашем отделении на долгие годы вперед. Он станет верным, трудолюбивым и честным. А главное, что к вам у него не будет никаких претензий.
— Но к вам будут, верно? — уточнил парень.
— Меня он будет считать хозяином преисподней и бояться до тьмы перед глазами. Но предъявить мне не сможет ровным счетом ничего. Потому как превышать своих должностных полномочий я не стану. Поверьте, я знаю толк в воспитании хороших сотрудников правоохранительных служб.
— Говорил же я вам, Фома Ведович, что у моего отца есть чему поучиться, — усмехнулся я.
Мы вошли в сад. Тут все было так, как и в моих воспоминаниях. Над цветами порхали невесомые бабочки, которые порой казались лепестками. Воздух был напоен приятным ароматом.
— Здесь все так ухожено, — вынужден был признать я.
— Содержать этот сад — довольно дорогое удовольствие, но я не могу дать ему погибнуть, — смущенно признался отец.
Он не стал говорить, что это место любила моя мать. Но мы оба это понимали без слов.
Мы расселись по креслам за накрытым столом, который расположился в изысканной беседке среди розовых кустов. Отец разлил по кружкам чай и взглянул на меня:
— Ты хотел спросить о Щукине?
— Сначала я хотел бы поговорить о старой банде жандармов, которая работала в городе в Смуту, — ответил я.
Рука Филиппа Петровича дрогнула, и несколько капель отвара пролились на белоснежную скатерть, растекаясь темными пятнами.
— Это всего лишь городская легенда, — начал было он, но я покачал головой:
— Легенды не убивают людей, отец. Она может существовать со времен Смуты?
— Я не понимаю, к чему этот разговор… — начал было отец, и я вкратце пересказал ему историю с призраками, которые внезапно появились в опорном пункте и разорвали там все отделение.
— И сделано все это было очень аккуратно, — заключил я. — Они словно знали, что некромант обязательно посетит это отделение.
— А что с трупом Андросова? — поинтересовался отец.
— Теперь он не может говорить, — уклончиво ответил я. — И мне кажется, что это дело рук тех, кто посетил опорное отделение.
— Вот оно что, — протянул Филипп Петрович и скрипнул зубами.
За столом повисло неловкое молчание. Я вдруг понял, что отец что-то скрывает от меня. И скрывал всю жизнь. И сейчас Филипп Петрович раздумывает, стоит ли раскрывать эту тайну.
— Один из моих призраков был бандитом во времена Смуты, — произнес я. — И он точно знает, что эта банда вовсе не городская легенда. Потому что его вместе с напарником убил главный этой самой группировки. В попытке найти общак.
Этот козырь подействовал. Филипп Петрович тяжело вздохнул, а затем произнес:
— Ладно, слушай.
Глава 14 Срывая покровы
Филипп Петрович отставил чашку с нетронутым чаем и ненадолго замолчал, словно подбирая слова. А затем произнес:
— Но я хочу попросить вас дать слово аристократа, что информация, которую вы услышите, никогда не выйдет за пределы этой комнаты.
Один за другим мы дали клятву, и старший Чехов кивнул: