Чехов. Книга 4

— Спасибо, — поблагодарил я служителя и направился по мощеной камнем дорожке, которая и вывела меня к приюту. Двухэтажному зданию из красного кирпича, возле которого был разбит небольшой сад. Аккуратные клумбы вдоль дорожек и несколько красивых резных лавочек, на одной из которых я смог рассмотреть табличку:

"Александровскому приюту для детей-бастардов от члена Государственной Думы кадета Головина".

Возле здания было пусто. Я прошел к дверям, осторожно потянул на себя створку, и вошел в широкий холл, где меня встретила пожилая женщина в сером платье. Голову дамы покрывал платок. Страж двери сидела за столом слева от входа и читала "Имперские Ведомости", но едва хлопнула дверь, она мигом оторвалась от своего занятия, отложила газету и строго уточнила:

— Вы к кому, молодой человек?

— Я хотел бы поговорить с настоятельницей по поводу одной из ваших воспитанниц, — ответил я, и женщина нахмурилась:

— Из жандармерии?

— Нет, что вы. Меня зовут Павел Чехов. Адвокат.

Я достал из кармана удостоверение, раскрыл его и показал сидевшей за столом вахтерше. Та внимательно рассмотрела документ, бормоча что-то себе под нос, несколько раз переводила взгляд с удостоверения на меня, словно бы сверяясь с фотографией, затем открыла лежавшую на столе толстую тетрадь и принялась туда что-то записывать:

— По какому вопросу?

— Хотел бы поговорить по поводу Лены Борисовой, — ответил я.

— Леночка что-то натворила? — ахнула вахтерша.

— Нет, что вы, — поспешно успокоил я женщину. — Я понимаю, что сегодня воскресенье и, вероятно, неприемный день…

— Это для мирян он неприемный, — возразила женщина. — А настоятельница живет при приюте и в воскресенье в это время всегда в своем кабинете.

— Я могу пройти?

— Кабинет настоятельницы Серафимы в правом крыле. Первый этаж, — сухо сообщила мне женщина, мигом потеряв ко мне всякий интерес. Она отложила ручку, взяла со стола газету и вернулась к чтению новостей.

— Спасибо, — поблагодарил ее я, но дама никак не отреагировала. И я направился в правое крыло.

Нужный мне кабинет был первым в коридоре крыла. Я деликатно постучал в створку, и дождавшись приглушенного "войдите", открыл дверь и шагнул внутрь.

Кабинет был небольшим, и из-за большого количества мебели казался тесным. Вдоль левой стены шли шкафы, за стеклянными дверцами которых хранились картонные папки, справа расположился диван, обитый тканью в клетку. А напротив входа расположился стол, за которым, сидела облаченная в серую рясу настоятельница. Перед ней лежал открытый журнал и женщина, склонившись, что-то в него записывала.

— Добрый день, матушка Серафима, — поприветствовал я сидевшую за столом женщину.

Настоятельница оторвалась от своего занятия и сдвинув очки в роговой оправе на кончик носа и взглянула на меня:

— Представьтесь, юноша. Для выпускника вы выглядите очень уж по-деловому. А среди воспитанников я вас не упомню.

У нее был низкий голос с легкой хрипотцой. И я поспешно произнес:

— Простите, матушка. Меня зовут Павел Филиппович Чехов. Я адвокат.

— Юноша, ну какая я вам матушка? — устало уточнила женщина. — Адвокат, говорите? Ну и кому на этот раз нужно писать характеристику?

— Никому, — опешил я, и женщина взглянула на меня с интересом:

— Вот как? Тогда я теряюсь в догадках насчёт причины вашего визита. Проходите, присаживайтесь.

Я прошел по застеленному ковром полу и присел в потертое кресло за стол напротив Серафимы.

— Слушаю вас очень внимательно, — произнесла она, отодвинув журнал.

— Я пришел насчёт Лены Борисовой. Она выпустилась из вашего приюта четыре года назад.

— Борисова, — произнесла Серафима. — Помню такую. Одна из немногих в выпуске, кто подавал надежды не попасть в острог. И признаться честно, меньше всего я думала, что вы придете ко мне по поводу этого светлого и доброго человека.

— Можете про нее рассказать? — попросил я, но женщина сурово посмотрела на меня:

— Павел Филиппович, вся информация о воспитанниках строго охраняется законом о личных данных. Если она что-то натворила, и ей нужны бумаги или рекомендации, которые помогут ей выпутаться из сложившейся ситуации, я их вам напишу. Но учтите, юноша, что вы на территории храма Искупителя. И лгать на святой земле большой грех. Творец не любит лжецов и его кара мигом вас настигнет.

Ее голос прозвучал строго и очень уж убедительно. И лгать мне сразу же расхотелось.

— Придется сделать официальный запрос через отца, — вздохнул я.

— Филиппа Петровича? — уточнила женщина и я кивнул:

— Знаете его?

— Отчего же не знать? — матушку Серафиму, казалось, даже удивил мой вопрос. — Его портрет висит в комнате для покаяния. Рядом с ликом Искупителя. А под ним подпись "будешь грешить — попадешь к нему на допрос".

— Вот как? — теперь пришла моя очередь удивляться.