Чехов. Книга 4

— Слухами земля полнится. Про чудесного адвоката говорят на улицах. Как знать, какие выводы сделают простые люди. А вдруг как решат, что вы и впрямь лечите дурной характер.

— Слухи говорите? — я хмыкнул. — Значит, надо пустить новый слух.

— Людей не обманешь, — важно заметил Стас, но я увидел, что в его глазах пляшут чертята.

— Спасибо за то, что доставили домой, — вежливо поблагодарил я кустодиев.

— Ну что вы, Павел Филиппович? — со сделанным удивлением ответил Александр. — Мы задержали вас разговором, заставив отпустить водителя. Так что мы обязаны были доставить вас домой.

— До встречи, Павел Филиппович, — обернувшись, с улыбкой произнес Зимин.

— До встречи, — пробормотал я, открыл дверь и покинул авто. Направился к крыльцу. А машина же отъехала от арки. Я же спокойно прошел по дорожке, поднялся по ступенькам и протянул было руку к двери, чтобы отпереть замок, как в кармане зазвонил телефон.

Вынул аппарат, взглянул на экран и с трудом удержался от ругательства. На экране высвечивался номер человека, с которым я сейчас хотел разговаривать меньше всего. Лишь большим усилием воли я смог нажать на кнопку приёма вызова и сухо выдавил:

— У аппарата.

— Добрый вечер, Павел Филиппович, — послышался из динамика знакомый мужской голос.

Собеседник говорил тихо, а тон был бесстрастный, настраивающий на степенную беседу. Но я прекрасно знал этого человека. За внешним спокойствием старательно пряталось недовольство.

— Добрый, — односложно ответил я.

— Мне только что позвонили из приюта при храме святого Александра, — продолжил мужчина. — И рассказали, что княжич Павел Филиппович Чехов явился сегодня в кабинет настоятельницы, в компании какого-то опасного вида каторжника, и устроил допрос, обещая убить матушку Серафиму. Чем напугал степенную даму. И только из уважения к отцу адвоката, она не стала подавать заявление в жандармерию. И я очень хотел бы узнать, как так получилось, что сын начальника охранки так запросто нарушает закон.

— Да что вы? — деланно удивился я. — А доказательства нарушения закона у заявителя есть? Свидетели например?

В трубке послышался тяжёлый вздох, затем повисла долгая пауза, но я знал: собеседник сейчас считает до десяти, чтобы успокоиться.

Наконец, мужчина продолжил говорить:

— Павел Филиппович, я хотел бы напомнить, что подобные действия подпадают под уголовную статью. Вы бесцеремонно вломились в кабинет уважаемой дамы, угрожали ей, испортили принадлежащее храму имущество.

— Действия матушки настоятельницы тоже подпадают как минимум под одну уголовную статью, — холодно парировал я. — Она обмолвилась об избиении воспитанников. Доверенных ей империей детей, если вы не поняли, о ком речь. И в отличии от настоятельницы, у меня есть свидетель, который может это подтвердить. И да. Порчу имущества я щедро покрыл пожертвованием в приют. Все лучшее детям, не правда ли?

— Мастер Чехов!

В голосе мужчины прозвучала злоба. Кажется, собеседник начал терять терпение, я же спокойно продолжил:

— Кстати не знал, что начальник охранки, незабвенный Филипп Петрович Чехов помогает воспитанникам детского дома. Казалось бы, как может заботиться о детях человек, который долгие годы старательно игнорировал единственного родного ребенка? А оно вон как выходит.

— Не справился, признаю, — процедил мужчина. — Судьба меня наказала за такую беспечность. Потому мой сын стал адвокатом.

Слово "адвокат" собеседник нарочно произнес с презрением. Словно профессия правозащитника была синонимом алкоголика или наркомана.

— И теперь, адвокат Чехов по-дружески общается с лихими людьми и освободившимися каторжанами! Сначала "Сыны", теперь какой-то громила. Такие друзья позорят имя дворянской семьи, Павел Филиппович! Особенно семьи, глава которой занимает пост главы охранки!

— Каторжника, в компании которого я вломился в кабинет настоятельницы, зовут Стас Зимин, — охотно подсказал я. — Вы должны его знать, Филипп Петрович. Работали в одной организации. Возможно даже, в одном подразделении.

Имя криомансера подействовало на собеседника отрезвляюще. Его словно холодной водой окатило.

— Зимин? — переспросил Филипп Петрович. — Который был уволен из жандармерии за садизм и убийства?

"Чем-то похож на тебя", — хотел было произнести я, но благоразумно удержался от развития конфликта. Вместо этого холодно подтвердил:

— Он самый, Филипп Петрович.

— Интересно складывается, — глухо пробормотал старший Чехов. И я довольно отметил, что при упоминании этого имени глава семьи враз сменил тон на напряженный.

— Очень, — ответил я.

— И какие же дела связывают вас с Зиминым, позволю себе спросить?

— Этого я, увы, пока сказать не могу, — произнес я, сбросил вызов и убрал телефон в карман.

Затем постоял немного на ступенях, глубоко вдыхая воздух и медленно выталкивая его их легких. Когда в голове зашумело, я отпер входную дверь.

— Я дома, — произнес ставшую уже ритуальной фразу, прошел в гостиную и устало сел в кресло.

— Бедный княжич! Работает день и ночь, — послышался голос Виноградовой, а вскоре призрак возникла у стола. — Без выходных.