Чехов. Книга 4

— Любовь Федоровна, прошу принять в нашем доме Арину Родионовну. Мне важно, чтобы она была в безопасности. И я буду спокоен, если она окажется под вашим присмотром.

Женщина приосанилась, поправила волосы на лбу и окинула девушку внимательным взглядом.

— Придется ей занять мою комнату. Во второй сыровато. И до ремонта я поживу… — она откашлялась, — останусь в ней сама.

— Благодарю вас, — я ей коротко поклонился и обернулся к секретарше, — Вы — наша гостья, и Любовь Федоровна проводит вас в комнату. Ничего не бойтесь.

Девушка нервно повела плечами, а Виноградова уверенно подтолкнула ее в спину в сторону лестницы. Но спустя минуту призрачная дама вернулась и потребовала объяснений. Я кратко пересказал ей историю своей вечерней вылазки.

— Ты рисковал напрасно, — заявила соседка. — А если бы он тебя убил? И ты бы помер непонятно где?

— То есть все дело только в месте моей смерти? — иронично уточнил я.

— Не цепляйся к словам, — отмахнулась женщина. — Я переживаю о твоем благополучии, между прочим.

— И я это ценю, — решил я пойти на мировую. — У меня есть подозрение, что мимик не сможет обмануть вас, Любовь Федоровна. И вероятно, вы сумеете увидеть его настоящего, если он решится прийти в ваш дом.

— Наш, — поправила меня женщина и добавила, — надо в холле повесить побольше зеркал. Думаю, для меня мимик в отражении будет другим, чем в реальности. И так я смогу его узнать.

— Наверно так и есть. В зеркале он будет отражаться в иллюзорном образе. Но вы сможете сравнить его с оригиналом и понять, что он другой. Хотя я не уверен, что прав.

— Перестраховаться не помешает, — улыбнулась мне Виноградова. — Давайте-ка вы отправитесь к себе. Ночь на дворе и вам стоит ложиться спать, как и нашей гостье. Я отнесу ей чай и прослежу, чтобы она ни в чем не нуждалась. Не переживайте.

— Спасибо, — я поплелся по ступеням наверх, ощущая себя донельзя усталым.

В эту ночь я спал как убитый и никаких снов не запомнил. Проснулся лишь когда зазвонил будильник. Умылся, оделся и вышел из комнаты. На столике нашлась свежая газета, но прочесть ее я не успел. Внизу раздавался шум, который заставил меня спуститься в холл.

У порога меня ждала прелюбопытнейшая картина. Арина Родионовна стояла на ступенях и пыталась увещевать разъяренную женщину в цветастом платье с рюшами. Та уперла в крутые бока руки и громогласно объявила:

— Решил мне мужика испортить? В лекарню его запихнули, чтобы убогим сделать?

— Что происходит? — осторожно осведомился я.

Бабища с короткими завитыми в тугие кудри волосами уставилась на меня маленькими глазками, обведенными сиреневым карандашом и неожиданно громко запричитала:

— Это тот самый адвокат, который мужа маво из застенок вынул и в другие всунул?

— Это Лидия Евсеева, — пояснила мне Арина.

— Пришла благодарить за освобождение супруга? — без особой надежды уточнил я.

— Как теперь он вертается домой? Кто его мужиком считать станет, ежели он рюмку в рот брать не сможет? — продолжала разоряться баба. — Это вам, важным господам не надо выпить, а нам — простым работягам обязательно положено опрокинуть с устатку. Иначе посчитают, что брезгуем добрых людей и уважать перестанут.

— Что происходит? — снова спросил я, совершенно потеряв нить повествования.

— Евсеев вернется из лекарской избавленный от зависимости, — терпеливо пояснила секретарша. — И после этого, как полагает Лидия, он перестанет вписываться в общество, в котором ранее имел авторитет. То есть станет изгоем и парией.

— Ежели вы словам умным научились, то это не значит, что ими можно нас, простой народ оскорблять и строить из себя невесть кого! — взвилась Лидия. — Я, может, и не обучена, но совесть имею и понимаю, что вы жизть испортили моему мужику. Вот зачем мне такой мужик надобен? Тот, который насухую теперь станет жить?

— Я ничего не понимаю, — потерев лоб, я, наконец, задал важный вопрос, — вам надо, чтобы ваш муж пил?

— Да, — баба скрестила руки на могучей груди и уставилась на меня с подозрением. — Вы можете его вынуть из лекарской до того, как его отучат пить?

— Тогда его упрячут в острог, — резонно заметил я.

— Это я смогу пережить. Уж лучше быть супружницей порядочного каторжанина, чем недомужика, который не пьет.

— Но он же гибнет, — мягко возразила Арина Родионовна. — Ваш муж был в ужасном состоянии. Он…

— Я его жена и знаю все его состояния, — перебила ее Евсеева. — И каждое его состояние — мое дело. Никто не имел право лечить его без маво ведома. Сказано было «и в горе и болезни», — она подняла указательный палец и потрясла им. — И мне решать пить ему аль нет.

— Может все же решать станет он сам? — теряя терпение спросил я.

— Я решать стану, — пробасила Лидия. — И сейчас требую вынуть моего супружника из лекарни проклятой и вернуть в острог. А я уж буду, как хорошая жена, ждать его дома. Нормального встречу, а не убогого.

— Он ведь умрет, — почти ласково пояснила Арина.

— Значит, вдовой стану! И буду пенсию получать по потере кормильца! — выкрикнула женщина и топнула ногой.