- Вы ужасный человек, - повторила она, едва утерла губы. – Вы обращаетесь со мной неподобающе. Словно имеете на это право. Будто я какая-то девка с улицы.
- С обочины, - буднично поправил ее кустодий.
Марфушечка удивленно уставилась на него, словно не веря своим ушам. А затем переспросила:
- Что?
- Мы подобрали вас на обочине, - повторил Стас. - Где вы спали в открытой машине. Потому что были мертвецки пьяны.
- Да как вы смеете? – возмутилась трезвеющая девица. - Вы знаете, что я была в опасности. Что я спасала себя и бежала…
- От гнилозубых простолюдинов, как же, помню, - с готовностью кивнул водитель и покосился на меня.
- И вместо того, чтобы оказать помощь девушке в беде…
Кустодий развел руками:
- Мы не успели. Когда вы выпили всю “беду”, мы с мастером Чеховым были далеко.
- Вы очень плохой человек, - повторила Марфушечка, вынула из кармана чехла на моем сиденье вторую бутылку с водой и постучала розовым ноготком по поверхности стекла. – Остудите немедля.
Я ожидал, что Стас съязвит, но он лишь рассеянно потер висок средним пальцем и наша попутчица вновь принялась пить ледяную воду.
- Нельзя отказывать болезной в исцелении, - пояснил он мне негромко и обратил внимание на дорогу.
- Были бы вы хорошим человеком, то отвезли меня сразу в Новорильск. В отчий дом. И передали в руки папеньке. Как и положено приличным подданным поступать с дочерью героя империи. Порядочный человек так и сделал бы, а не тащили меня в эту дыру. Вот что я там буду делать?
- Трезветь, - предположил Стас. – Я бы рекомендовал бы еще научиться следить за языком. Но боюсь, что воспитывать вас уже поздно.
- Не вам меня воспитывать, - зашипела она рассерженной кошкой. – Я дочка главы жандармерии. Благородная девица с репутацией и приданным. Я грамоте обучена. Слугами в доме могу управлять. А по воскресеньям хожу в храм.
- Похвально, - кивнул головой кустодий.
- Именно! – не заметила сарказма девушка. – Я хоть и без мамки росла, но покон знаю. И веду себя, как и положено приличной незамужней девице.
- Матушка ваша почила? – с очевидным сочувствием спросил Стас.
- Ничего не почила. Она как меня родила, так и ушла в дом для убогих. Потому как в родах она повредилась психически и не могла вести дела.
- Это как? – удивился я.
- Просто, - ответил за Марфушечку водитель и на мгновение на его лице мелькнула лютая злоба. – Когда баба родила дитя и после этого потеряла здоровье, то порядочный подданный посол доброй воли, сдал ее в дом призрения.
- Разве так можно? – опешил я.
- Она сама захотела уйти, - упрямо повторила девушка. – Зачем ей быть обузой, если она даже вилку удержать в руках не могла?
- Я очень надеюсь, что таким образом, женщина просто сбежала от ненавистного супружника и бросила бракованный приплод, - буркнул Зимин и было заметно, что он заставил себя не плюнуть на коврик под ноги.
- В конце концов, папенька говорит, что незачем лезть в чужую семью. Что все, что твориться за дверями дома касается только тех, кто в этом доме обитает.
Выдав эту умную мысль, девушка задрала подбородок, явно довольная собой. Потом опомнилась и принялась открывать упаковку с галет. Она сорвала бумагу, бросив ее куда-то под ноги. Затем подозрительно осмотрела верхнее печенье и взяла его двумя пальчиками, чтобы также бросить на пол.
- Все хорошо, - негромко сказал Зимин, заметив мое возмущение. Хотя я заметил, как на лице кустодия играют желваки.
- И как можно есть такую гадость? – воскликнула Синькова. – Они воняют зернами. Как корм для поросят. Такое может есть только скот и челядь. А у меня желудок нежный. Я если на ночь не выпью свежего молока, то не засну. И воду мне надо пить только дважды кипяченную и процеженную через отглаженные льняные полотенца. И полотенца эти надобно стирать в родниковой воде…
- Удивительно, какая вы чувствительная особа, - с притворным восхищением отозвался Зимин.
- Такой уродилась, - подтвердила Марфушечка. – Однажды служанка взбивала перины, на которых я сплю. И обронила свой кулон. Какой кулон может быть у простолюдинки? Бусинка дурацкая, которую ей старая барыня отдала, когда нитка порвалась. Так вот она долго потом ныла, что потеряла эту бусинку. Я смеха ради спрятала ее между перинами, чтобы научить ее уму разуму. Да и забыла об этом. А потом всю ночь ворочалась и мучилась. Все бока ныли наутро. И я только когда увидела кривозубую ту служанку, что все зеньки выплакала за ночь, то и вспомнила про ту мелочь дрянную. Вынула бусину и выкинула в окошка. И после того спала, как у Искупителя за пазухой.
Стас скрипнул зубами:
- Какой благородный поступок, - процедил он.
- Не вам меня учить благородству, - отрезала девица. – Ваше дело везти меня куда следует и помалкивать. Везите меня, гадкий человек…
- Да замолчите вы наконец, - потребовал я, потирая переносицу. – Мы не обязаны доставлять вас куда вы пожелаете. Мы не извозчики. Станислав Александрович любезно согласился завести вас на конюшни, хотя мы могли бы оставить вас на дороге или забросить в деревню Двушкина, чтобы не делать крюк.