Чекист

Бывший российский полковник поморщился. Он уже решил было отослать деда обратно и сделать выговор Кирбазаеву за недостаточно аккуратный отсев, однако, припомнив, сколько миллионов россиян слушали сеансы Кашпировского или Чумака, участвовали в финансовых пирамидах или в выборах властей, задумался.

Тем временем дед продолжал бубнить:

— … и от глаза дурного, и от порчи, и от лихоманки, и от змея болотного…

«Передам-ка я его в наш оккультный отдел», — решил Перекуров. — «Сотрудники там сидят на госфинансировании, а такой персонаж позволит им организовать хозрасчёт. Если даже малый прайс и не занесут, то всё равно будут обязаны услугой».

Он взмахом руки остановил бубнёж, подписал деду амнистию и справку об освобождении, и велел дожидаться на выходе из лагеря.

Последним из отфильтрованных явился апеллянт, в сопроводиловке на которого значилось: «утверждает, что гений-изобретатель».

Войдя в кабинет, изобретатель окинул столичного гостя цепким взглядом и сходу предложил:

— А давайте украдём из бюджета двадцать четыре миллиарда.

Бывший российский полковник усмехнулся. «Вот и местный Бендер», — подумал он. Вслух же спросил:

— Что у вас за проект? Производство красной ртути, освоение торсионных полей, создание отечественного квантового нанокомпьютера?

Если незнакомая терминология и озадачила изобретателя, то лишь на мгновение.

— Я предлагаю делать тонкослойную изоляцию, — сказал он. — В ленте миллиметровой толщины хаотический поток электронов окажется очень слабым и не сумеет пробить материал. Внедрение тонкослойной изоляции даст советской промышленности миллиарды рублей экономии!

— Вы, собственно, по какой статье сидите? — после некоторого размышления осведомился чекист.

— Фарцовка, валютные спекуляции, — нимало не смущаясь, ответил тот. — Оклеветали низкие завистники. По профессии я мыслитель широкого профиля.

Поразмыслив ещё немного, старший сотрудник ОГПУ принял решение.

— Я вам сейчас выпишу направление в физико-технический институт, — сообщил он. — Оттуда были заявки на перспективных кадров. Но дело ваше мы не закрываем. Оно останется у меня на контроле. Раз в полгода заходите в мой отдел с отчётом о размерах полученного финансирования.

«Перепадёт, скорее всего, мелочь. Но, как сказал классик, одна старушка — двадцать копеек, а пять старушек — уже рубль». С такими мыслями Ясенев-Перекуров собрал в папку отчёты по инспекции, поднялся из-за стола и вышел из душного помещения. На площадке перед зданием администрации какие-то люди устанавливали осветительные прожектора.

— Что здесь происходит? — спросил чекист у оказавшегося рядом коменданта лагеря.

— Будут снимать фильм о перековке сознания бывших враждебных элементов, — ответил тот. — По заказу Наркомпроса. В вашу контору приходило письмо на согласование, разве вы не читали?

— Не видел, это не по моей части, — отмахнулся Ясенев, присматриваясь к происходящему. Из грузовика выкатили громоздкий киноаппарат. Следом за ним на землю спрыгнул лысый толстяк, в котором чекист, присмотревшись, узнал своего старого знакомого, писателя Ваннермана. Тот, бросил взгляд в сторону людей, стоявших на пороге здания администрации, поздоровался, но либо не узнал, либо сделал вид, что не узнал Ясенева.

— Потом они собираются на Соловки. Тоже снимать фильм о перековке, — продолжал комендант, протягивая чекисту бумаги. — Список допущенных лиц, — пояснил он.

Просматривая бумагу, Перекуров-Ясенев обнаружил, что произведения одного из сценаристов он читал ещё в позднее советское время. Было там что-то не то про змей, не то про драконов. А в перестройку имя этого писателя стало как бы символом совести российской демократической общественности.

Тем временем, на впопыхах устроенной сцене установили микрофон, и, встав на возвышение, под лучи «юпитеров», какой-то хмырь с пафосом провозгласил:

— ГПУ — мастер перевоспитания. Чрезвычайно радостно видеть как бывшие враги советского строя, перековавшись, встают в ряды добросовестных тружеников. Всем нам, творческим людям, призванным перестраивать сознание, нужно учиться у доблестных чекистов этому нелёгкому мастерству.

По знаку Ваннермана на сцену вскочил актёры, одетых в кафтаны и лапти, и, взяв балалайки, затараторили частушку-новодел:

Я на бочке сижу, а под бочкой каша,
Ленин-Троцкий нам сказал, что Россия наша!

Отошедший в сторонку хмырь взмахивал руками в такт звукам балалайке, словно дирижируя.

— В самом деле перековались, — сказал, глядя на происходящее, подошедший Кирбазаев. — Ишь, как отжигают.

Перекуров-Ясенев усмехнулся. Он мог бы поведать Ахмеду немало занятных историй про перековку сознания — например, про то, как подобострастно суетились, обслуживая недавно возникший олигархат, бывшие советские люди, особенно всесоюзно известные звёзды, в первом классе учившие наизусть «Мы не рабы. Рабы не мы». Но ничего этого он, конечно, рассказывать не стал.

Глава 4 У всех дети и ипотека