Чекисты

Хорошее место. Темное – только луна светит. Отличное поле боя!

Спиной я ощутил движение сзади. У кого нет предчувствия опасности, долго на войне не живут. А я всю жизнь воюю. И научился чувствовать смерть затылком. Поэтому пока жив.

Я даже не размышлял. Двигался на отработанных с Первой мировой войны рефлексах. Не стал озираться, оборачиваться, отпрыгивать, пригибаться. Просто рухнул на землю и откатился в канаву.

Пуля прошла над моей макушкой, когда я еще был в падении. И тут же вжикнула вторая. Опять мимо.

Лупили в меня метров с пяти. Стрелок как черт из табакерки вынырнул из-за сарая. Ни здрасте, ни до свидания. Сразу палить!

Я перевернулся на спину, умудрившись в движении вытащить из-за пазухи револьвер.

В таких ситуациях обычно сознание не столько руководит телом, сколько фиксирует отдельные картинки. Вот я ловлю в прицел силуэт, четко очерченный светом луны на фоне звездного неба. Вот мой палец давит на спусковой крючок. Гремит выстрел. Сознание уже наперед знает – в точку. И правда – силуэт рушится на землю.

А я уже на ногах. И картинка в моей голове сложилась из фрагментов четкая. Нападавших двое. Один, похоже, готов. Второй поворачивается и улепетывает со всех ног в кусты.

Куда же ты собрался? Нам еще поговорить надо. Ты мне нужен живым. Пускай и не здоровым.

Аккуратно, как в тире, я стреляю ему по ногам, И ссаживаю с первого выстрела, хотя между нами уже метров двадцать.

Лежит, сволочь. Скулит. Нога прострелена. Ну что, пойдем знакомиться.

Прохожу мимо стрелка. Тот признаков жизни не подает. Моя пуля вошла ему прямо в лоб.

Левой рукой лезу в карман брюк, где у меня всегда лежит плоский маленький фонарик. Направляю луч на беглеца. Негодяй жалобно скулит. У него тоже может быть ствол, и я готов стрелять при малейшем резком движении противника. Но он только стонет и хнычет.

Так, а что рядом с ним валяется? Ба, да это же шило, с деревянной рукояткой! Знакомый инструмент. От греха подальше я отбрасываю его носком ботинка в сторону.

– Попался, вражина! – нагибаюсь над беглецом, светя ему фонариком в глаза.

Передо мной наглядная иллюстрация теории Дарвина о происхождении человека от обезьяны. Низкорослый дикий «бабуин» – лоб узкий, челюсть выступает. Зубы сверкают железом.

Времени, на то чтобы любоваться им и трепать языком на общие темы, у меня нет. Поэтому я незатейливо, но сильно пнул его в ногу, прямо по ране, которую он зажимал.

Свинячий визг взлетел до верхних слоев атмосферы:

– Ой, бля-я-я-я!!!

– Кто послал тебя, лишенец?

– Э, пиджак, я случайно, – нечленораздельно затараторил бандит. – Я не хотел. Ой, больно-о-о!..

Конечно, больно. Второй удар я нанес ему по ребрам.

– Дальше стреляю в лоб. – Я вдавил ему меж глаз вороненый ствол нагана, потом для закрепления психологического эффекта приложил рукояткой по губам – не сильно, поскольку нужно, чтобы он говорил, а не мычал. – Два раза не повторяю.

– Это Хмурый! Он, сука, подбил. Я в стороне стоял!

– А чье шило? На Выселках за что им парня истыкал?

– Это не мы!

Опять удар по губам. И еще один… Наконец:

– Хмурый стрелял. Я уже в мертвого шилом тыкал! В живого – никогда бы!

– Кто сказал, что я здесь пойду?

Опять удар – еще до ответа. Как у собаки Павлова: удар – ответ, условный рефлекс вырабатывается.

– Мы тебя три дня ждали, – выдавил «бабуин» тяжело, как будто вагонетку с углем толкал.

Три дня. Как раз когда мой водитель Саша слег с травмой. Все интереснее.

– Кто вас на меня навел?

– Я не знаю… Не надо!.. У Хмурого кореш старый. Вроде в НКВД раньше работал. Говорил – ничего нам не будет. С чекистами все уговорено.

– Ты, мартышка помойная, знаешь, кто я такой?

– Пиджак. Из образованных. Дворянчик такой недобитый… – И тут бандит всхлипнул, прикинув, что ему сейчас опять перепадет рукояткой револьвера.

– Я капитан госбезопасности. Это вы с каким НКВД все порешали? Где я начальником?

«Бабуин» хрюкнул опять нечто нечленораздельное.

– Как звали наводчика? – продолжал прессовать я. – Где встречались?

Бандит все скулил и ныл:

– Не зна-а-аю! Ох, я ранен! Кровью истека-а-аю…

– Не скули. Что еще наворотили? Не молчи! Убью!

– Колбасник – это вор такой. Мы его удавили. Ему Хмурый карточный должок зажилил. Много денег. Втихаря его и того… Прикопали.

– Что еще?

– Ну, перед тем, как на заводе шухер был, мы ждали ночью фраера на пустыре рядом с лодочной станцией. Он сам к нам на толковище должен был прийти. Замочить его должны были тихо так. И главное, чтоб с карманов ничего не брать. Только кипиш большой начался, и нам пришлось когти рвать.

В голове моей звякнуло. Замочить фраера. Что за фраер? Это же Тулияк, несостоявшийся взрывник, которого мы повязали с часовым механизмом! А головоломка складывается!

– Что еще скажешь важного и ценного?

– Не знаю больше ничего! Больно-о-о…

– Ну, если не знаешь, так ты мне и не нужен, – я поднял револьвер.

Отдавать задержанного в руки Граца я не собирался. Неизвестно, как он дело вывернет. Нет, лучше уж уложить уголовника на месте.

Я уже собирался стрелять. Но совсем рядом послышалась трель милицейского свистка.

О, проснулись, городовые! Где же вы раньше были?