Чекисты

Гаевский укатил на совещание в Ленинград. Оставил хозяйство на зама по личному составу Ховенко.

У меня уже неделю лежало приглашение в Москву на учебу, организуемую НКВД для руководителей областного звена. Я показал его исполняющему обязанности начальника со словами:

– Москва зовет!

– Ну так давай. Не посрами, – добродушно расплылся в улыбке Ховенко, поставив заковыристую резолюцию. – Напомни о нас столице.

– Напомню! – вдруг с прорвавшимся чувством произнес я. – Еще как напомню.

И прикусил язык, словив на себе удивленный взгляд Ховенко.

Да, нервы разболтались. В последнее время говорю и делаю лишнее. С другой стороны, как же трудно сохранять спокойствие, когда дело близится к развязке. Ведь совсем скоро выявится победитель этого забега по заминированной беговой дорожке.

Мне заполнили в канцелярии командировочное предписание в Москву. Да, удачно с учебой получилось. Отличный повод выехать в столицу, где у меня столько неотложных и жизненно важных дел…

Глава 11

Я просто шкурой ощущал, как напряжение вокруг меня сгустилось. Будто перед грозой. А вдруг противнику придет в голову, что пускать меня в Москву нельзя?

Пока добирался до столицы, ждал всего, чего угодно. Что выстрелят в спину прямо на перроне. Что бросят гранату в купе. И был настороже.

Поезд трюхал до столицы четырнадцать часов. Я их провел, не сомкнув глаз, с револьвером под рукой. Даже чай не заказывал. Только все время оглядывался, как летчик-истребитель в воздушном бою, и ждал подвоха.

В столице я явился в НКВД на Лубянку. Там мне дали направление в гостиницу Коминтерна, которую наркомат использовал для массовых мероприятий.

Номер был на двоих и со всеми удобствами. Со мной заселили заместителя начальника Новгородского УНКВД. Это был крупный мужчина, шутник и балагур. Тут же объявил, что слышал обо мне. И о том, как мы предотвратили взрыв «Пролетарского дизеля».

– Орлы! Вот это результат… Была информация, что у нас тоже нечто подобное готовят. По всему Союзу вражья сила активизируется. Будто в последний бой бросают все резервы.

– Очень может быть, – кивнул я.

На учебе нам читали лекции о новых методиках работы с контингентом. Сотрудники центрального аппарата и представители областей делились опытом борьбы с контрабандистами, нарушителями государственной границы. Мне это было не особо актуально, поскольку у нас границ не проходило. А вот технические новинки вызвали интерес. Нам обещали скорое появление маленьких радиомикрофонов – ставишь его в телефон, контрольный пункт в паре сотен метров, и слушаешь все переговоры в комнате. Да, будущее за специальной техникой.

Между тем мне не давали покоя размышления о том, что же делать дальше? Информации достаточно, чтобы переворошить все осиное гнездо. Но вопрос один – как устроить так, чтобы этой информацией заинтересовались? А действовать надо именно сейчас. Второго шанса может и не быть.

Напроситься на прием к Ежову по срочному делу государственной важности? Бесполезно. Не тот человек, что будет разбираться в деталях. Скорее прикажет для острастки кинуть баламута в камеру, а там под настроение – казнить или миловать. Да и с Гаевским какие его отношения связывают – неизвестно. Нет, это не вариант.

Я заглянул в прокуратуру. И узнал, что мой друг и покровитель Демидов в отъезде, в Средней Азии, похоже надолго. А я на него рассчитывал.

Тогда плюнул на все. Вечером в гостинице засел за письмо. С собой заготовленные конверты с посланиями не брал. Такие вещи в кармане не таскают. Поэтому пришлось творить заново, потратив на это половину ночи.

Сосед по комнате интересовался, чего мне не спится в ночь глухую. Я отговорился:

– Отчет готовлю.

Закончив, запечатал сей образец эпистолярного жанра в конверт. Половина дела сделана.

Конечно, выглядели мои действия как-то нелепо и жалко. Старый опытный чекист, агентурист, кавалерист-рубака не нашел иного способа повлиять на ситуацию, чем подметные письма. Но ведь реально это был единственный действенный способ.

Дело по «Пролетарскому дизелю» – это отлично состряпанный документ, который своей художественной реальностью теснит реальность настоящую. У него своя логика. И своя непоколебимая сила. Это новый пласт действительности, который зажил своей жизнью и не зависит уже ни от Гаевского, ни от Граца, ни от меня. Ни от самого Ежова. Бумажные ловушки крепче капканов и силков. Можно до скончания века приводить доводы, писать рапорта, бегать по инстанциям, в голос кричать, что ошиблись, призывать к справедливости и пролетарской бдительности. Все равно реальность документа пересилит реальность жизни. Тут Гаевский прав – дело написано пером и вырублено топором. Единственный способ разрушить это наваждение – резкая и острая, как сабельный удар, вышестоящая воля тех, кто способен разобраться и имеет право на самостоятельное, без оглядок, решение. Руководящий удар кулаком по столу и окрик: «Вы что творите!» – способны вернуть все на свои места. Только таких людей очень немного.