Чекисты. Книга вторая

— А знаете что, земляче? Сделаем добрый бизнес. Зачем вам тратить деньги на билет по железной дороге? Садитесь в мой кар, я — за руль, повезу вас по магазинам, а потом и на Яремче махнем. Надоело мне уже церкви старинные да памятники осматривать, а тут живого человека увижу и хорошую пропаганду сделаю для вас за океаном. Если это все правда, что вы мне сказали, если Тымиш Чепига жив и здоров, то я, вернувшись в Штаты, буду выступать и в прессе. Скажу: “Знаете, люди, кого я видел? Самого Чепигу! Одного из главных бандеровцев. А раз он раскаялся, то дела националистов очень плохи!” А разве не полезно будет для Советской власти, когда такое скажу я, человек из-за кордона?

— У вас своя машина тут?

— И своя и не своя, — ответил Оксиюк. — Арендованная! В Афинах взял я у одной фирмы машину. Ведь уже тридцать лет за рулем. Удобнее, чем в этих “бусах” со всей компанией трястись. Так как? Поедем?

— Отчего ж! — оживился Кучма. — Раз такая оказия — поедем!

***

…Они приехали в Яремче после полудня. Как было обусловлено с полковником Прудько, только машина миновала водопад, Кучма показал издали заморскому гостю деревянную хату Катерины Боечко, где жил бывший Профессор, сам пересел на автобус, идущий в Богородчаны.

Правда, Оксиюк усиленно уговаривал Кучму заехать к Чепиге вместе, но Кучма дипломатически отказался.

— Вы — старшие люди, а мне там делать нечего. Чепига — замкнутый человек, и при мне он не скажет того, что будет говорить с вами с глазу на глаз. Поверьте мне, что так будет лучше! — И, пожимая руку туристу, Кучма оставил его одного в своей машине…

Не сразу Чепига признал в этом раздобревшем американце своего гимназического коллегу, но, признав, постарался принять его в светлице гуцульской хаты как можно лучше.

Раскрасневшийся Оксиюк снял пиджак и сел, оглядывая снова хату:

— А хозяйка кто такая?

— Родственница дальняя, — уклончиво ответил Чепига и поглядел на часы. — Скоро должна приехать.

— Выходит, не будь этого предательства, все могло быть иначе? — торопливо спросил Оксиюк.

— Какого предательства? — насторожился Чепига.

— Ну, когда Ивасюта проболтался на допросе, что курьеров из-за границы ждет, а Кучма, вместо того, чтобы стрелять, руки поднял и выложил все начистоту, — пояснил Оксиюк. — Не сделай они этого, и Хмару бы Советы не разгромили, и ты, друже, вернулся бы в Мюнхен к своей Дзюнке.

— Пожалуй, да, — протянул Чепига, — но это не предательство.

— А как же иначе такое назвать?

— Наиболее правильный выход из положения! Эти молодые хлопцы, особенно Кучма, оказались куда умнее нас. Предательство — это когда кто-нибудь ради корысти или личной наживы продает товарища, а то, что они сделали, — на пользу народу пошло. Тишина теперь в Карпатах. Люди работают, учатся, свадьбы справляют, и никто уж не боится ночного стука в окно. Дмитро Кучма выиграл. Вместо того, чтобы гнить по бункерам или клянчить милостыню за границей, поднял руки вверх, был прощен, стал учиться, сделался инженером, аспирантом и сейчас куда больше приносит пользы народу Украины, чем все те зарубежные болтуны-радетели…

— То Кучма, — прервал его гость. — А вот ты, Тымиш, своей судьбой доволен?

— У меня — другое дело, — не без грусти сказал Чепига. — Свое я отсидел, потом меня простили. Особый указ правительства был по моему делу, хотя, по правде сказать, не думал я, что так скоро меня освободят. Теперь надо начинать жизнь сначала.

— В должности бухгалтера леспромхоза? — не без иронии спросил Оксиюк. — Сколько они тебе платят?

— Восемьдесят, да еще премии иной раз.

— Восемьдесят? Не богато! — окидывая взглядом довольно непритязательную обстановку комнаты, заметил Оксиюк и хлебнул водки.

— Зато совесть чиста! — пододвигая ему тарелку с огурцами, сказал Чепига. — А чего же ты хочешь? Столько лет я оттуда пытался руководить здешним подпольем, выпуская на кривые дорожки всю эту злобную стихию национализма. Сколько беды стихия эта принесла, какое смятение заронила в души! Так что же, озолотить меня за это нужно?

Оксиюк подошел к занавеске, отдернув ее и убедившись, что они одни в хате, меняя тон, сказал:

— Слушай, неужели ты поверил той сказочке, которую я рассказал тебе вначале? Хватит играть в кошки-мышки. Я понимаю, что ты боялся и не хотел мне всю душу открыть, а порол какую-то ерунду. Ты, друже, старый лис, был и остался им, и мы это все хорошо знаем. Но если тебе удалось перехитрить большевиков, то меня со всей твоей конспирацией перехитрить не удастся.

— Как это — перехитрить? — спросил Чепига.

— Да со всем этим признанием, со статьями в газетах или хотя бы с тем, что ты мне говорил сейчас. Ты думаешь, мы там, на Западе, не понимаем, что все это липа? Что иного выхода у тебя не было, и ты, чтобы уцелеть и быть полезным для нас дальше, вынужден был надеть личину раскаявшегося? Это понимают все и даже большой шеф, и никто тебя не осуждает.

— Что ты хочешь сказать этим? — крикнул Чепига.