Чекисты на скамье подсудимых. Сборник статей

В ходе трехнедельных слушаний лично дали показания девятнадцать свидетелей, включая некоторых бывших коллег и подчиненных Давлианидзе, а также некоторых потерпевших. Давлианидзе был предоставлен адвокат, и оба они получили разрешение оспаривать заявления обвинения и задавать вопросы свидетелям. Ряд свидетелей, включая некоторых бывших коллег Давлианидзе, против которых он выступал на суде, и кто ранее уже был осужден и приговорен к расстрелу, как, например, А.С. Хазан, Н.А. Кримян и А.Н. Рапава, дали показания заранее. Эти показания были включены в обвинительное заключение и зачитаны на суде.

Прокурор рассмотрел каждый из случаев, представленных в обвинительном заключении, и утверждал, что Давлианидзе фальсифицировал дела, производил аресты при отсутствии необходимых доказательств и с нарушением процессуальных норм, применял запрещенные меры физического воздействия для получения признаний и подписывал фальсифицированные обвинительные заключения, в результате которых 456 человек, в том числе 156 коммунистов, были осуждены, из них 222 человека были расстреляны[1958]. Кримян в своих показаниях назвал Давлианидзе одной из главных фигур в массовых репрессиях в Грузии:

«В период 1936–1938 годов Давлианидзе являлся одним из самых жестоких следователей, практиковавшихся, главным образом, на районных делах. Там, где в районах было мало арестов или признаний, обычно появлялся Давлианидзе для “наведения порядка»[1959].

Бывший секретарь 4-го отдела Милова свидетельствовала, что: «Давлианидзе, будучи зам. начальника секретно-политического отдела (4-го) НКВД ГССР, сам лично вел следствие по делам, а также неоднократно ходил по кабинетам следователей, где проводились допросы арестованных, и когда Давлианидзе участвовал в допросах арестованных или допрашивал арестованных сам, то из всех этих комнат, где проводились допросы, доносились крики арестованных, к которым применялись допрашивающими репрессии»[1960].

Давлианидзе был признан виновным в фабрикации дела так называемого контрреволюционного центра, якобы существовавшего среди студентов технического университета, а также в репрессиях против супругов, главным образом жен осужденных «врагов народа», в фабрикации дел в грузинских районах Гори, Нижней и Верхней Сванетии, деревне Мукино, а также в нарушениях законности в период его работы на Закавказской и Орджоникидзевской железных дорогах. Почти во всех этих случаях Давлианидзе подписывал ордера на арест и обвинительные заключения, а также составлял резолюции в поддержку действий своих подчиненных. В некоторых случаях он был обвинен в том, что лично избивал арестованных или приказывал избивать:

По словам обвинения, Давлианидзе был беспринципным карьеристом и интриганом, который всячески использовал свои связи с Берией и его ставленниками, Кобуловым, Гоглидзе и Рапавой. Бывший подчиненный Давлианидзе А.Г. Галаванов утверждал, что «Давлианидзе считали склочником и интриганом. Поэтому его недолюбливали», но «у начальства он был на хорошем счету»[1961]. Другой бывший сотрудник НКВД свидетельствовал, что Давлианидзе, «видимо, страдал самомнением»[1962]. Еще один бывший подчиненный Давлианидзе по НКВД показал следующее: «Давлианидзе […] был […] по характеру замкнутый, грубый, но это может быть потому, что у него такое лицо […] многие боялись Давлианидзе, так как он был груб с работниками. На всех написал кляузы в Москву и тем самым стремился выдвинуться […] обращался грубо с сотрудниками и всегда был хмурый, угрюмый и важный. Особенно тогда, когда к нему ходили в кабинет»[1963].

Таким образом, Давлианидзе, по мнению обвинения, был законченным карьеристом, который, чтобы угодить своим начальникам, Берии, Кобулову и Гоглидзе, и таким образом продвинуться по службе, злоупотреблял своим положением для фальсификации следственных дел и запрещенными методами выбивал признания и доносы, в результате чего сотни невинных советских людей, включая и членов партии, были лишены свободы или расстреляны.

Генерал защищается

В своих показаниях в ходе первоначального следствия, в ответах на вопросы и выпады на суде, как и в тридцатидвухстраничном рукописном «последнем слове», которое ему разрешили зачитать при завершении суда и включили в официальный протокол, Давлианидзе, а также его сослуживцы по НКВД, обвиненные в пособничестве, как и ранее многие обвиняемые нацисты на Нюрнбергском процессе, утверждали, что были лишь «винтиком» и слепо следовали приказам.