Чекисты рассказывают... Книга 2-я

— Я ее читала дважды... статью Эрхардта... И анализировала: что, собственно, нового добавила газета? А тут еще поведение Зильбера... В Сокольниках он начал действовать активнее, решительнее, почти в открытую стал требовать: «Вы обязаны стать помощницей отчима. Не забывайте, что вы дочь господина Эрхардта...» От требований перешел к убеждению. Зильбер доказывал, что если я буду помогать отчиму, то это облегчит ему возвращение к семье. Потом отказался и от этой тактики. Стал прощупывать мои настроения, снова вещал о высоком призвании молодых бороться за гуманизм, демократию, свободу слова и мнений... Говорил, что мой отец вместе с группой истинно русских патриотов, вместе с коммунистами, бежавшими из социалистических стран, живет теми же заботами, что и самая передовая, по мнению господина Зильбера, часть советской молодежи. И сразу дал мне понять, кого он имеет в виду. Я не помню, как это случилось, но я рассказала ему о нашем студенческом поэте, авторе песни «Заря». Она в рукописи ходила по рукам. Эта песня — я узнала позже от Бахарева — стала гимном группы антисоветски настроенных студентов. У них был свой клуб, свой устав... Студента, автора песни, хотели исключить из института. Не помню в какой связи, но я рассказала о «Заре» «туристу». Зильбер обрадованно воскликнул: «Эта есть настоящий борец, Марина!.. Ваш папа всем сердцем с такими людьми. Это есть, как у вас говорят, продолжатель традиций Чернышевского и Писарева». И он даже процитировал Писарева, напомнил его слова о свежести взглядов университетской молодежи, всегда питавшей непримиримую ненависть к рутине. И вновь повел разговор о каких-то издаваемых на Западе русских газетах и журналах, где можно прочесть произведения советских литераторов, художников, критиков, которые, по его словам, вынуждены уйти в подполье...

— А вы не спрашивали у Зильбера, чем, собственно, вы должны помочь отчиму? О каких поручениях идет речь?

— Нет, не считала нужным даже задавать такой вопрос, мне уже все было ясно. Но он сам, не дожидаясь вопроса, поспешил набросить туманную завесу. «От вас требуются сущие пустяки, Марина... Информация... Обычная информация о самых обычных фактах. В глазах любого человека — коммуниста или социал-демократа, капиталиста или рабочего — факт остается фактом... Категория внеклассовая, вне партии... Я слушала его и улыбалась. Он удивленно спросил меня: «Чему вы улыбаетесь? Разве я сказал что-нибудь смешное?» Я ответила: «Нет, не смешное... Тривиальное... Недавно я имела возможность выслушать примерно такую же точку зрения. Одна из наших студенток доказывала своему другу, что факт неудач СССР в начале войны есть факт бесспорный, какими бы глазами писатель ни смотрел на него. И для советского, и для буржуазного писателя это есть факт неопровержимый. И тогда начался спор, может ли быть классовый подход к факту и его описанию. Друг студентки рассказал любопытную историю о том, как один и тот же совершенно бесспорный факт был по-разному принят людьми, представляющими разные классы.

Осенью 1920 года Петроград посетили два иностранца: он и она. Он, вернувшись домой, написал, что улицы Петрограда находятся в ужасном состоянии, изрыты ямами и автомобильная езда по городу сопряжена с чудовищными толчками. А перед ней эти же улицы, изрытые ямами, предстали в ином облике. Неподалеку от Путиловского завода она увидела развороченную мостовую и баррикаду, сложенную в дни наступления белогвардейцев. И перед ее внутренним взором возникли баррикады Парижской коммуны, священные камни революции. Так один и тот же факт по-разному выглядел в глазах Герберта Уэллса и Клары Цеткин.

Зильбер вначале растерялся, потом улыбнулся: «О, это есть блестящий полемист... Друг вашей подруги есть отличный мастер коммунистической пропаганды... Но я еще более высокого мнения о русской студентке — у нее острый ум интеллектуала, который ищет настоящую правду... Я был бы рад беседовать с такой студенткой...» Ох, как мне хотелось сказать ему, что такая студентка стоит перед ним, а ее друг — это Николай Бахарев, с которым господин Зильбер имел честь познакомиться в ресторане «Метрополь».

— Почему же вы не сказали ему этого?

— Не хотела... Не хотела, чтобы господин «турист» причислял меня к тем молодым, о которых он говорил. Зильбер сделал бы из этого гнусные выводы.

— Вам нельзя отказать в некоторой проницательности, товарищ Васильева. Итак, Зильбер, судя по вашему рассказу, атаковал вас и с фронта и с флангов...

— Да, примерно так... Но было еще одно направление атаки: Бахарев... Только что я объяснила вам, почему не было сказано Зильберу, кто та студентка и кто тот «блестящий полемист». А сейчас я подумала: жаль, что не сказала. Быть может, Зильбер тогда и не добивался бы встречи с ним.

— С кем?

— С Бахаревым...

— Что вы можете сказать о нем?