Чекисты

Ваупшасов слушал разведчиков, а сам думал, глядя на них. Какие все ж они замечательные люди! Сколько в них мужества и отваги! Рассказывают так, будто вернулись из гостей. А ведь побывали в самой пасти врага, любой шаг мог быть последним. Но ни слова о том, как было трудно, опасно, страшно. И среди них нежная девчоночка — сидит, молчит, глядит широко распахнутыми глазами, и в них столько света, открытости, доверчивости. И захотелось вдруг командиру подняться, собрать их всех под руку, как под крыло, прижать к сердцу и сказать что-то дружески теплое, отечески ласковое…

Вошел радист. Попросил разрешения обратиться и положил перед командиром радиограмму (Центр запрашивал время приема самолета) и записку — задержан неизвестный человек, требующий встречи с командиром отряда.

Можете идти, — отпустил Ваупшасов радиста. — У вас все? — взглянул на Воронкова.

В основном. Добавлю лишь: все мы сожалеем, что мало сделали, и готовы в том же составе вернуться в город для теперь уже более конкретных дел. Я имею в виду выполнение различных акций. Думаю, что мы сейчас имеем возможность нанести оккупантам ощутимые удары. — Это верно, — согласился командир. — А работу вы провели немалую. Благодарю за службу. Но все, что сделано, это лишь часть того, что можно сделать. Отправить вас во второй раз не возражаю. Пойдете после дополнительной подготовки. Распределять обязанности не буду. Решите сами, кто за что возьмется. Завтра доложите. А сейчас отдыхать!

По тому, как задержанный вошел, как взглянул, как шагнул на середину комнаты, Ваупшасов понял, что перед ним военный. Догадка тут же подтвердилась, когда гость, вытянув руки по швам, представился:

— Бывший офицер «корпуса самообороны» Крушинский.

В маленькое оконце командирской землянки слабо проникал затемненный лесами свет. Ваупшасов неторопливо зажег жестяную лампу на столе и чуть отодвинул ее в сторону, стараясь получше рассмотреть пришельца.

— Того самого корпуса, что создан по указке Кубе для борьбы с партизанами?

— Так точно.

— И с какого же времени вы стали бывшим?

— Фактически давно, а формально со вчерашнего дня, когда ушел в леса.

— Что же вас привело к нам?

Лицо Крушинского не выражало ни растерянности, ни страха. Держался он так, будто попал к своим добрым товарищам.

— Давно искал связи с партизанами, — Крушинский взглянул на скамейку, давая понять, что предпочел бы вести беседу в менее официальной форме и обстановке. Ваупшасов не принял намека, однако ж счел нужным назвать себя:

— Я командир партизанского отряда. Цель вы достигли. Что дальше?

— Я намерен привести в ваше распоряжение подразделение, которым командую. Пятьдесят два человека. Пошлите со мной своих людей. Заверяю — никакой провокации, никакой игры. Только одно — перейти на вашу сторону.

— Как долго командуете подразделением?

— Три месяца. Все время ушло на формирование. Боев с партизанами не вели и вести не собирались. Если не считать трех кулацких сынков, которых берусь изолировать, все подразделение готово сложить оружие или, если поверите, повернуть его против немцев.

— Что за люди у вас под командой?

— В основном, молодежь, согнанная немцами подугрозой смерти.

— А вы?

— Служил в Красной Армии. Попал в плен по ранению. И сейчас еще не зажило, — Крушинский провел рукой по перевязанной шее. — Потом пришлось выбирать — концлагерь, разведшкола или «корпус самообороны».

— Садитесь и рассказывайте подробнее.

— Может, пусть напишет? — предложил до сих пор молчавший Меньшиков.

— А потом и напишет. Все, начиная с биографии. О корпусе детально.

Крушинский снял кепку, попросил нож, распорол подкладку и осторожно, чтобы не порвать, извлек свернутый листок бумаги.

— Это вам.

Писал заместитель начальника штаба «корпуса самообороны». Фамилии не называл. Предлагал встретиться. Назначал место, день и час. «В означенном районе буду находиться с инспекционными целями. Встреча желательна без охраны. Надеюсь заслужить прощение. Прошу верить как мне, так и моему доверенному. Оба мы состоим в нелегальной организации офицеров корпуса и готовы служить Советской власти так же, как служили ей прежде».

Ваупшасов дважды прочел письмо, вглядываясь в каждое слово. Не потому, что неясен был смысл, а потому, что хотелось понять неизвестного корреспондента. Открыто, искренне действующий человек, пожалуй, не выговаривал бы условия. А тут желает перейти на нашу сторону, — размышлял Ваупшасов, — и боится, что я прибуду не один. Да нужно ли встречаться с таким? А почему нет? Ваупшасов пододвинул письмо Меньшикову и взглянул на «самооборонца»:

— Хорошо знаете этого человека?

— Достаточно, чтобы делиться сокровенными мыслями.

— Кто он?

— Бывший командир Красной…

— Бывший — живший, — перебил Ваупшасов. — Знаете, о чем он пишет?

— Да. Я готов вас проводить. Во всяком случае, имею такое поручение.

— Кто-нибудь знает, что вы отправились к партизанам?

— Никто, кроме…

— Это ясно, а в подразделении?

— Считают, что я в штабе корпуса.

— И последний вопрос. Кто вам показал сюда дорогу? Прежде чем ответить, Крушинский помолчал, покусывая нижнюю губу.