Чел

В задумчивости он не замечает, что глядит слишком пристально. Этого нельзя не почувствовать. В конце концов она поднимает голову и возмущенно смотрит на него снизу вверх. И он понимает – фото на аватарке ее. И на той картине пятнадцатого века, из альбома – тоже она. Полтысячи лет назад она была там. Сидела напротив гения. И он был ею покорен. А теперь… Теперь она просто сошла с полотна и спустилась в метро…

Ожидая выговора он замирает. Но она ограничивается только улыбкой, которая явно относится к его нелепой марлевой повязке. Осматривая его роскошные наушники, она сжимает губы. Завидев пальцы, кривится до молчаливой усмешки…

С раннего детства, с первых моментов осознания своей ущербности, он старается не показывать обе кисти сразу, оставляя в своем образе для окружающих какой-то шанс на нормальность. Если одна кисть на виду, то вторая прикрыта. Да, эта рука такая, но та, в кармане, уж, наверное, как у всех. Привычка, выработанная с детства. Он не забывает о ней даже на концертах. Но не сейчас. Обе кисти на свету. Эта девочка посвящена в его тайну. Ее лицо теряет маску. Вслед за усмешкой он читает на нем отвращение.

Обоих толкают в спину идущие сзади. Оба делают следующий шаг, при этом она нарочито чуть отворачивает от него экран смартфона, не убирая, впрочем, его совсем. Он, сбитый с толку, отводит взгляд к небритой щеке, осознавая – повязка мало того что нелепа, так еще и спасает далеко не от всех ароматов. Отвернувшись от ненавистной щеки, он против собственной воли смотрит на ее руки. Неведомая для него ситуация: ты приказываешь себе что-то не делать, но тем не менее это делаешь. Причем отдаешь себе в этом отчет. Но что толку.

Вот она, кажется, выбирает модель и делает заказ. Он замечает: ей явно не по себе. Уже не столь молниеносны движения пальцев и явно зажаты плечи. Линия наклона экрана – от него – выдерживается строго и без каких-либо колебаний. Но самой ей некуда деться. Нет, кажется, даже малейшей возможности поменять место. А до конца перехода такими темпами минут 5—7, не меньше. Да и кто знает, что там на платформе. Продолжение давки не исключено.

Оба, кажется, прокручивают в голове временные рамки. Выводы разные. Она убирает смартфон и сосредотачивается на мяче, каждые пять-шесть движений меняя кисть. Подчеркнуто глядит куда-то под ноги. Он выключает музыку и спускает наушники на шею. Повязку, скомкав, кладет в карман пальто. Обдумывает первые слова. Да, у него нет пальцев, но у него есть голос. И какой голос. Отметаются банальные приветствия и вариации на тему «как дела», разговор о теракте и тем более о Кватроченто, отметается все, кроме мяча. Спустя метр после того, как она узнала его тайну, он наклоняется и говорит ей на ухо, четко артикулируя:

– Мячу больно.

Она мгновенно поднимает голову. Он едва успевает отпрянуть. Мяч замирает в ладони. Она ждет, что он скажет дальше. Но он молчит. Тогда она поднимает свободную левую кисть на уровень его глаз и долго нарочито умело сжимает и разжимает ее, вращает и крутит пальцами. Перебрасывает мяч с руки на руку и повторяет с еще большей виртуозностью те же движения правой. В заключение, на десерт – еще одна усмешка, да такая, что ему хочется ее ударить. Словно почувствовав угрозу, она хмурится и останавливает пальцы. Отворачивается. Но и его собственные мысли – почти синхронно – заставляют сделать то же самое, а когда снова смотрит в ее сторону, девушки уже нет рядом. На смену ей приходит какой-то старичок с бородкой вождя. А девушка каким-то чудом протиснулась на одного человека вперед. Он замечает ее шапочку чуть справа от бежевого котелка. Ее габариты позволяют выделывать такие фокусы. Ему же и мечтать о таком не приходится. Еще пару метров – и она исчезнет из виду. До конца перехода не более пяти. Еще подъем к платформе в две лестницы. Но там заметное сужение – скорость потока еще упадет.

«Но где она будет к тому моменту с такой-то ловкостью?»

Он возвращает наушники на исходные позиции и решительно втискивается в полуметровый промежуток между замешкавшейся «бородкой» и бежевым пальто. Возмущения «бородки» он не слышит. Бах на пару с Гуно помогают с легкостью переносить эти моральные издержки. Но что дальше? Поток по мере приближения к лестницам начинает сужаться. Сбежавшая от него пока еще видна, но о заметном приближении к ней не может быть и речи. Просьба об уступке места в такой ситуации выглядит кощунством. Все куда-то спешат. Да и какой у него повод? Догнать обидевшую его тинейджерку.

Чтобы что?

Еще не зная, что скажет, он стучит пальцем по плечу «пальто». На стук оглядывается дама за 50. Густой макияж. Попытки скрыть ежевечернюю бутылку вермута. В глазах остатки любви, щедро розданной на все четыре стороны.

– Разрешите? Моя девушка, вон, в черной шапочке. Разъединило потоком. Извините…

– Что ж вы, молодой человек? Так и уведут совсем. Потоком… – рисует дама бровями вычурное негодование.