Челюсти

– Нет, нет. Я не буду писать о том, что кто-то распорядился замять это дело. Никакого сговора не было. Хочу поговорить с Карлом Сантосом. Если получится убедить его сказать то, что нужно, то тем самым мы избежим массы неприятностей.

– А что, если написать правду?

– Что именно?

– Что, если написать все, как было? О том, что я хотел закрыть пляжи и предупредить людей, но члены городского управления не согласились. И еще о том, что я струсил, не смог рискнуть своей работой, что пошел у них на поводу. Написать, что местные начальники настояли на том, что нет оснований будоражить людей просто потому, что в местных водах появилась акула, которой нравится поедать детей!

– Хватит, Мартин. Ты не виноват. Да и никто не виноват. Мы приняли решение, рискнули… Ну и… проиграли. Только и всего.

– Звучит потрясающе. Остается только пойти к матери того ребенка и сказать, что, типа, мы очень сожалеем, что ее сына превратили в гуляш.

Броуди вылез из машины и направился к задней двери полицейского участка. Медоуз, с трудом выбравшись из машины, плелся в нескольких шагах позади.

Броуди остановился.

– Знаешь, что мне хотелось бы знать, Гарри? Кто принял такое решение? Ты подмахнул. Я подчинился. Не думаю, что все решил Ларри Вон. Наверное, он тоже кому-то подчинился.

– Почему ты так считаешь?

– Так… Есть кое-какие соображения. Тебе известно что-нибудь о его партнерах по бизнесу?

– Но ведь у него нет никаких партнеров, разве не так?

– Вот и я о том же. Ладно, пока забудем об этом. – Броуди сделал еще один шаг, Медоуз – тоже. – Ты лучше войди через главный вход…

Броуди вошел в кабинет через заднюю дверь.

У его стола сидела мать мальчика и комкала в руке носовой платок. На плечах у нее был короткий халат, из-под которого виднелся купальник. Броуди заметил, что она босиком, и снова ощутил приступ вины. Плачет она или нет, было непонятно, поскольку ее глаза закрывали большие круглые солнечные очки.

У дальней стены стоял мужчина. Броуди предположил, что это и есть тот самый свидетель. Мужчина безучастно разглядывал коллекцию памятных «реликвий» на стенах: благодарственные письма от общественных организаций, совестные фотографии с высокопоставленными посетителями. Едва ли подобные вещи могли произвести впечатление на взрослого человека, но уж лучше глазеть на стены, чем пытаться заговорить с сидевшей в кабинете несчастной женщиной.

Броуди никогда не считал себя специалистом по утешению убитых горем людей, поэтому лишь представился и начал задавать вопросы. Женщина сообщила, что ничего такого не заметила: в какой-то момент ее сынишка плыл на матрасе, а потом вдруг исчез. «И потом я увидела лишь куски матраса».

Ее голос был тихим, но ровным. Потом мужчина рассказал о том, что видел он. Ну, или о том, что ему показалось…

– Получается, что на самом деле акулу никто не видел, – сказал Броуди, и в глубине души у него затеплилась надежда.

– Нет, – кивнул мужчина. – Вроде нет. Хорошо, а что еще могло там быть?

– Ну, мало ли… – Броуди понимал, что лжет и самому себе, и этим людям, втайне рассчитывая, а вдруг найдется какая-нибудь правдоподобная версия… – Матрас мог сдуться, а мальчик… просто утонуть.

– Но ведь Алекс хорошо плавает, – возразила женщина. – Или… плавал…

– А как же тот громкий всплеск? – вмешался мужчина.

– Мальчик мог барахтаться в воде.

– Он ни разу не вскрикнул. Не издал ни звука.

Броуди понял, что все напрасно.

– Ладно, – сказал он. – Скоро мы все выясним.

– Что вы хотите сказать? – спросил мужчина.

– Как вам сказать? Так или иначе, тех, кто погибает в воде, обычно где-нибудь выбрасывает на берег. Если на него напала акула, то ошибиться будет трудно. – Плечи женщины бессильно опустились, и Броуди выругал себя за столь неуклюжее разъяснение. – Простите, – сказал он.

Женщина покачала головой и заплакала.