Челкаш

— Да, наверное. Вы с Геннадием — отличная пара, и я желаю вам побольше детей. Счастливые люди должны иметь много детей, ведь от счастья и дети рождаются красивыми, талантливыми. Кстати, а где Геннадий? Он ещё спит?

— Что вы! Он встаёт вместе с птичками и уже давно около ульев, — Лена показала в глубину сада, где за яблонями и сливами виднелись домики пчёл.

К завтраку Лена напекла ватрушек; мы уплетали их с мёдом, запивая чаем (Челкаш лопал из миски).

После завтрака Геннадий повёл меня к ельнику. Челкаш решил остаться на участке, предпочёл играть с Колькой и Сапфиром в «прятки». Мы шли по тропе среди множества цветов, и Геннадий то и дело обращал моё внимание на всякую живность:

— Смотрите, с пучком травы побежала полёвка… Вон по осыпной воронке карабкается жужелица… А вон мои пчёлы кружат над головками цветов, выписывают пируэты в воздухе, — Геннадий смеялся, вздыхал: — Повсюду своя жизнь… Я иногда представляю, как сейчас в протоках бобриха обучает бобрёнка подрезать деревца, сплавлять их к хатке… А в лесной норе сидят, прижавшись друг к другу, лисята — ждут родителей… Но с каждым годом животным всё труднее уйти от человеческого жилья, найти необжитое место. Человек теснит зверьё, они уже и не знают, куда податься.

В ельнике Геннадий показал мне высоченный муравейник, а на реке — водопад и хатку бобров — от этих чудес природы захватывало дух. Но что меня особенно поразило, так это загородка вокруг муравейника, а около хатки бобров — прибитая фанерка с надписью: «Пожалуйста, не тревожьте лесных тружеников!».

— Твоя работа? — спросил я у Геннадия.

Он кивнул:

— Надо же кому-то о них позаботиться.

Перед нашим отъездом Геннадий сходил в сарай и вернулся с банкой мёду.

— Это вам на дорогу от всего сердца.

А Лена принесла из комнаты кружевную накидку на подушку и с улыбкой сказала:

— Чтобы вам снились хорошие сны.

На прощание я сфотографировал счастливое семейство, вместе с котом Сапфиром.

Именно в тот день я задумал устроить выставку портретов счастливых людей. Сейчас у меня уже целый альбом счастливцев.

На пасеке я чувствовал себя прекрасно. И не столько от необыкновенного воздуха и лечебного мёда, сколько благодаря Геннадию и Лене; они сразу излечили меня от мрачных мыслей, ведь, общаясь с такими людьми, получаешь заряд душевных сил.

Глава девятнадцатая, грустная

Мы отъехали от пасеки всего ничего, как вдруг видим — из-под впереди идущего «Москвича» валит густой дым. Первым его, разумеется, почувствовал Челкаш, встревожился и начал гавкать. Я посигналил водителю машины, но он то ли не слышал сигналов, то ли не обращал на них внимания. Мне удалось поровняться с ним; Челкаш бурно залаял, я закричал:

— Остановитесь! У вас что-то горит!

Усатый мужчина вскинул глаза, обернулся и спешно взял к обочине.

Мы затормозили чуть впереди, и я вышел из автомобиля, чтобы, если понадобится, помочь мужчине. Когда я подошёл к нему — низкорослому, щуплому, но с пышными усами, — он заглядывал под днище машины и качал головой. Оказалось, у «Москвича» прогорела выхлопная труба.

— Ничего страшного, — сказал я. — Потихоньку до ближайшего посёлка дотянете, а там на трубу положите жесть и обмотайте проволокой.

— Да-да, — удручённо выдохнул мужчина.

В этот момент из Малыша выскочил Челкаш — по земле за ручку он волочил огнетушитель (он всегда под моим сиденьем); подбежал, направил его на «Москвича» и нажал на рычаг. Струя пены ударила в глушитель машины; послышалось шипение, потом всё стихло, дым рассеялся. У мужчины глаза полезли на лоб.

— Вот это пожарный!

— Да, он умеет бороться с огнём, — спокойно подтвердил я.

Пожелав незадачливому водителю удачи, мы с Челкашом продолжили путь.

Так уж устроена наша жизнь: радость и печаль всегда рядом, всегда соседствуют счастье и трагедия. Через несколько километров, у посёлка Ёлкино, прямо на шоссе, на открытом участке, мы увидели двух чёрных собак, одна из них неподвижно лежала на асфальте, другая теребила её лапой. Остановившись, я направился к ним. Челкашу наказал сидеть в машине.

Лежащей собакой оказалась молодая сучка; стоящий над ней кобелёк с жутко испуганными глазами, поскуливая, пытался приподнять свою подружку. Но она была мертва; её явно сбила машина — вокруг головы виднелась кровь.

Кобелёк посмотрел на меня — прямо умоляя вернуть к жизни его подружку.

— Прости, дружище, — вздохнул я. — Здесь уже ничего не сделаешь. Надо её убрать отсюда, а то ещё, не дай Бог, и тебя собьют.

Я отнёс погибшую собачонку в придорожные кусты, прикрыл её ветвями и листвой и пошёл к машине. Кобелёк так и остался скулить около могилы.

Челкаш всё видел; он сидел, понурив голову, из его глаз капали слёзы.

Я завёл Малыша.

— Да, Челкашка, тонкая грань между жизнью и смертью. Только что эта парочка радовалась жизни и вот — на тебе! Такая у них горькая судьба.

А про себя я подумал: «Все несутся на шоссе, как сумасшедшие, не думают о животных, не понимают, что в их руках опасный транспорт. И почему в городе есть знаки «Осторожно — дети!», а в сельской местности не поставят «Осторожно — братья наши меньшие!»?