Челобитные Овдокима Бурунова

Правду говоря, насчет мастерства магистрат Устюжской провинции Лальску польстил, поскольку ремесленников (в отличие, скажем, от Великого Устюга), кроме тех, которые были нужны для обслуживания проходящих мимо по Сибирскому тракту купцов с товарами, в новорожденном посаде по-прежнему было мало. Да еще и за четыре года до этого часть плотников вместе с семьями забрали на строительство новой столицы. Плотники, конечно, не горели желанием ехать, но власти обещали им на новом месте дома, огороды, а по прибытии в Петербург – по два рубля денег и по три четверти муки на семью.

Осенью 1726 года в сентябре и в октябре Лальский посад горел. Пожар был такой силы, что сгорела кровля у каменной главы Воскресенского собора, деревянный шатер у колокольни и в шатре часы. От нестерпимого жара расплавились два колокола, а третий упал и разбился. Сгорела казенная церковная коробка, в которой хранились документы на владение церковными землями, приходные и расходные книги, свечные деньги… Земский староста Данила Бобровский писал в донесении Лальской ратуше: «…сгорело дворов и амбаров и лавок со всякими домовыми пожитки многое число и от того пожарного разорения многие посадские люди оскудали и пришли во всеконечное разорение». Тут, как на грех, пришло время сдавать рекрутские деньги, а откуда они у погорельцев… Власти, впрочем, на пожар скидок не делали, и некоторым жителям посада, не имеющим необходимой суммы в сто рублей, которую полагалось уплатить за рекрута, пришлось постоять на правеже67, а потом еще и посидеть в земской избе под караулом.

В феврале 1727 года Лальская ратуша уплатила в Камерирскую контору Устюжской провинции триста пятьдесят четыре рубля сорок копеек и одну полушку собранных в Лальском посаде денег на строительство в Москве Триумфальной арки по случаю коронации Петра Второго.

И снова… Земский староста пишет в Лальскую ратушу, что из лальских жителей в 1728 году в Сибирскую губернию «от самосовершенной хлебной скудости» ушло четырнадцать человек, а до переписи 1719 года и еще сорок три. В этом же году власти отменили сбор с идущих в Сибирь. Как говорил гоголевский Иван Иванович, «ну ступай же с богом. Чего же ты стоишь? Ведь я тебя не бью!».

Через год вдруг обострился застарелый конфликт между Усольской и Устюжской провинциальными канцеляриями. Снова заспорили о том, к какой из канцелярий будет приписан Лальск. Дошло до того, что из Великого Устюга в Лальскую ратушу пришел указ о том, чтобы «от Усольской Канцелярии присланных указов не принимать и отправление по ним не чинить и посланных не впущать». В Великом Устюге заранее подстраховались и к своему указу приложили указы сената и главного магистрата Архангелогородской губернской канцелярии. И сами лальские власти в том же году подали прошение о переводе их в ведомство Устюжской канцелярии, мотивируя это тем, что Сольвычегодск от Лальска отстоит куда дальше, чем Великий Устюг. В 1730 году снова пришел указ сената о прикреплении Лальска к Великому Устюгу, и… переписка между Великим Устюгом, Сольвычегодском, Архангельском, Петербургом и Лальском продлилась еще девять лет. Бедный в самом прямом смысле этого слова Сольвычегодск сопротивлялся изо всех сил: малочисленному и небогатому тамошнему купечеству и посадским людям ни за что не хотелось терять доли лальских денег в и без того дырявом бюджете Усольской провинции, и потому челобитчики продолжали приносить челобитные, секретари их принимали и обещали помочь, выразительно при этом глядя в потолок или барабаня пальцами по столу, письмоводители письмоводили, и все были при деле.

Только в 1739 году правительствующий сенат указом определил Лальскому посаду быть особым посадом под ведомством Великоустюжской провинциальной канцелярии, а платить подати и отбывать службы от усольцев отдельно.