Челобитные Овдокима Бурунова

В 1674 году, после того как Пугачева разбили под Казанью, архангелогородские губернские власти, опасаясь появления отрядов Пугачева, указом повелели всем местным властям усилить бдительность и убеждать жителей оказывать бунтовщику и самозванцу сопротивление. На всякий случай лальская ратуша взяла расписку у каждого жителя в том, что он никуда не отлучится из посада «ниже на самое короткое время». Меры предосторожности включали в себя наблюдение за всеми приезжающими и приходящими. Тех, кто паспорта не имел или, паче чаяния, смущал народ разными разговорами, велено было отправлять под стражей в Устюжскую канцелярию. Подготовились, что и говорить, основательно. Вот только ни пугачевские шайки, ни сам атаман в эти края, отстоявшие от мест боевых действий почти на тысячу верст, так и не дошли. Впрочем, и не собирались.

Мало-помалу Лальск… нет, пока он еще не захирел, но и процветающим его уже назвать было сложно. В 1777 году в Лальске был всего один купец первой гильдии – Иван Тимофеевич Юрьев, объявивший капитал в восемнадцать тысяч рублей. Юрьев, у которого одних доверенных лиц было шестеро, торговал по всей Сибири до самой Кяхты на китайской границе. Купцов второй гильдии – трое, один из которых, Василий Александрович Саватеев, был потомком Ивана Прокофьевича Саватеева. Капиталов у этих троих вместе взятых было меньше, чем у одного Юрьева. В третью гильдию записалось двадцать пять купцов. Самый богатый объявил капитал в тысячу рублей, а у всех остальных и того меньше. Один Иван Прокофьевич Саватеев мог по части капиталов заткнуть за пояс все лальское купечество, а со времени его сибирских караванов прошло всего семьдесят лет. Вот в эти самые семьдесят лет и уместился золотой век Лальска.

Между тем жизнь в Лальске продолжалась. В том же 1777 году на деньги местного купечества Воскресенский собор оштукатурили внутри, расписали и лепные орнаменты покрыли позолотой. Соборный протоиерей Матвей Швецов, под руководством которого проводились эти работы, описал их в стихотворении, которое назвал «В потомки для сведения записка».

Вообще же купцы Лальского посада были очень богобоязненны. К примеру, в смете расходов посада за 1777 год десять рублей приходится на ладан и свечи для Воскресенского собора. Еще десять с лишним рублей отнесены на «Неугасимую лампаду Спасителю», а вот «на поправку дороги» вокруг Лальска – всего пятнадцать копеек69. Или, скажем, приезжал в Лальск по случаю выборов головы устюжский воевода князь Енгалычев. Только на его прием мещане Лальска (помимо купцов) истратили пятнадцать рублей. Еще столько же дали сопровождавшим его двум солдатам и дворецкому. И напрасно, потому что меньше чем через два года князя «за остановку в Устюг питейных сборов и за разные подложности, неисполнения и неисправности» уволят от должности по распоряжению архангелогородского губернатора.

Две шкуры куницы в золотом поле

В 1779 году Лальск наконец-то стал городом и даже центром одноименного уезда. В июне Ярославский и Костромской генерал-губернатор Алексей Петрович Мельгунов прибыл в Лальский посад и объявил его городом. Лальский уезд открыли через три месяца после того, как сам Лальск стал городом, – в конце сентября. Буквально через две недели утвердили и городской герб – две шкуры куницы в золотом поле «в знак того, что сего города жители производят значительный торг мягкой рухлядью».

Первым лальским городничим был премьер-майор Александр Фонделден, а исправником – секунд-майор Филипп Косилов. На день превращения Лальска из посада в город в нем числилось четыреста тридцать пять душ мужского пола – меньше, чем в 1747 году, на сто семь душ, а всего почти тысяча душ. Нельзя сказать, чтобы Лальск был большим уездным городом – в нем было четырнадцать улиц и двести шестьдесят четыре дома. На центральной Большой улице стояло два десятка домов. Еще питейная контора и два питейных дома, еще сорок три лавки, еще четыре кузницы, еще два казенных соляных амбара, еще две каменные кладовые купцов Василия Саватеева и Кондрата Пономарева, еще купеческие и мещанские амбары, еще собаки, еще бродящие по заросшим травой немощеным улицам куры, свиньи и еще такая тоска, какая бывает в маленьких русских уездных городах, когда жизнь из них уходит, а жители еще остаются.

Тогда же Лальск, уже в новом городском качестве, поставил в Санкт-Петербург четырнадцать лошадей с ямщиками для путешествия Екатерины Второй из столицы в Смоленск и обратно. Содержать лошадей и ямщиков должен был Лальск. При этом было отдельно указано, «чтобы ямщики были не старые, не малолетние, не пьяницы и не в гнусной одежде».