Челобитные Овдокима Бурунова

Собственно о Болхове как о городе сохранилось довольно мало сведений. Сразу после Смуты в нем было всего шесть улиц – Никольская, Большая Пахотная Никольская, Никольская Малая, Рождественская, Пречистенская, Сергеевская – и два переулка – Никольский и Рождественский; восемьдесят две лавки, из которых девять пустовало, два десятка кузниц, четыре харчевни и пять столов, на которых местные серебряных дел мастера выносили свой товар по торговым дням. Шестнадцать церквей и два монастыря. Каменных не было. Посадских и бобыльских дворов имелось в Болхове чуть более двух с половиной сотен. Треть из них после Смуты пустовали. Кого-то убили, кто-то решил попытать счастья в другом месте, а кто-то взял нищенскую суму и пошел добывать себе пропитание Христовым именем.

Между этими набегами, наездами и штурмами проезжал через Болхов антиохийский патриарх Макарий. Проезжал два раза – в 1654 году в Москву, а через два года обратно. Вместе с ним ехал его сын – архидиакон Павел Алеппский, оставивший подробные записки об этом путешествии. «Вечером прибыли к берегу реки по имени Нухри (Нугрь), где и остановились. Мы ехали быстрее птицы… и прибыли в большой базар, лежащий на возвышенности, с сильною крепостью в стороне, на вершине горы, называемый Болхов. В нем двадцать церквей и два монастыря: один для монахов, другой для женщин. Мы отстояли обедню в церкви во имя св. Николая и затем, повидавшись с воеводой, выехали за город, где и остановились…» Вот и все, что написал Павел Алеппский о Болхове по пути к Москве. И еще записал архидиакон, уже выехав из города по дороге в Москву: «Начиная от этого Болхова, нам стали встречаться арбы с пленными, которых везли московиты из страны ляхов; тут были только женщины и дети, мужчины же перебиты мечом. Сердца наши разрывались за них. Бог да не даст нам видеть подобное!» На обратном пути, видимо, таких телег с пленными Павлу Алеппскому не встречалось, и потому более всего ему запомнился прием у болховского воеводы и то, что воевода подносил гостям чарки с водкой и вином стоя, в то время как они сидели.

Двадцать церквей в Болхове приходились на тысячу семьсот с небольшим душ населения, считая и служилых людей, и посадских с семьями. Значит, в городе одна церковь приходилась на восемьдесят восемь человек. В Москве к концу семнадцатого века один храм приходился на две с лишним сотни душ. Вот и выходит, что жители города Болхова по части культовых сооружений могли москвичей заткнуть не только за пояс и были почти в два раза богобоязненнее москвичей.

Что касается сильной крепости, то в середине семнадцатого века она имела одиннадцать башен и четверо ворот. Главными были Никольские, и над ними, в дозорной вышке, висел девятипудовый вестовой колокол. У этих ворот находились воеводский двор и приказная изба. Общая длина крепостной стены из врытых вертикально дубовых бревен составляла девятьсот метров. Высота стены вместе с боевым балконом-обламом составляла шесть метров. В пороховом погребе, по описи 1678 года, хранились две с лишним тысячи пушечных ядер, триста шестьдесят ядер к затинным пищалям, почти сто пудов ружейного и пушечного пороха. Восемь десятков исправных мушкетов и семнадцать неисправных и полторы с лишним сотни берендеек – ремней с подвешенными зарядами, которые стрельцы носили через плечо. Пушек было всего ничего – семь медных и одиннадцать железных. Еще девять затинных пищалей. Еще недавно, при воеводе Беклемишеве, и пороха, и пищалей было больше. Крепость от площади перед ней отделял ров глубиной девять метров, укрепленный по краю деревянными ежами. Внутри крепости было, как и во всех крепостях, тесно – одних только церквей стояло шесть, а еще пороховой погреб, таможенная изба, соляной и хлебный амбары, колодец, кабаки, кладбища при церквях и поповские дома.

Иван Иванович Ржевский

Проезжавший в 1711 году через Болхов другой священник – Иоанн Лукьянов – рассмотрел Болхов внимательнее, чем Павел Алеппский, но прежде чем мы расстанемся с семнадцатым веком и перейдем в восемнадцатый, скажем об Иване Ивановиче Ржевском, воеводе, родившемся в Болхове в 1615 году. В Болхове Иван Иванович прожил первые пятнадцать лет своей жизни, а потом… всю жизнь воеводой – в городах Малороссии, в далеком сибирском Енисейске, в Великом Устюге, в Нежине и осадным воеводой в Киеве. В те времена воеводы больше года в одном месте не служили. Власти полагали, и не без основания, что среднестатистический воевода к концу первого года вступает в преступную связь с местными, как сейчас сказали бы, элитами и начинает воровать и брать взятки. Зная это правило, жители города Нежина написали челобитную Алексею Михайловичу, в которой просили оставить у них воеводой Ржевского, потому что он «человек добрый, живет с ними Бога боясь, никаких бед, разоренья и воровства не допускает». Одной этой фразы из челобитной достаточно для того, чтобы поставить памятник Ивану Ивановичу хоть в Нежине, хоть на родине в Болхове, хоть в любом нашем городе, чтобы нынешние воеводы… Впрочем, это уже маниловщина.