Человеческая природа и социальный порядок

Люди с непомерными амбициями или с грандиозными замыслами подвержены разладу и расстройству своего чувства я, так как они непременно создают в своем сознании такой образ я, который обычное социальное окружение не может ни понять, ни поддержать. Его приходится отстаивать, жестко противопоставляя любым влияниям, терпя и подавляя боль от постоянного пренебрежения и лелея в воображении одобрение некоего высшего суда. Если же человек научился с безразличием относиться к мнению ближних, его подстерегает другая опасность: охваченное гордыней, искаженное и непомерно самонадеянное я, поскольку сам процесс отстаивания своей независимости и выработки невосприимчивости к проявлениям пренебрежения и непонимания приводит к потере того здравого уважения к общественному мнению, которое питает всякий, у кого все в порядке с головой. Такому образу недостает подтверждения и корректировки, он попадает в слишком сильную зависимость от недисциплинированного чувства я. Похоже, что мегаломания, или мания величия, которую Ломброзо с большим или меньшим основанием приписывал Виктору Гюго и многим другим гениальным людям, во многом объясняется именно таким образом.

То же самое, по сути дела, можно сказать и о связи чувства я с умственным расстройством и с личностными отклонениями всякого рода. Вполне очевидно, например, что мания величия и мания преследования, столь характерные для безумия, являются выражениями чувства я, выпавшего из-под нормального самоограничения и контроля. Инстинкт, который под руководством разума и симпатии порождает оправданные и здравые амбиции, в отсутствие такового усиливается до гротескных степеней. Мания преследования при этом оказывается чем-то вроде чрезмерного развития ревнивого отношения к тому, что о нас думают другие, зачастую достигающего почти безумного уровня у раздражительных людей, чье душевное здоровье не вызывает сомнений.

Специфические отношения с людьми, за которыми водятся странности или которые страдают выраженной личностной неполноценностью, вероятно, усугубляют, если не порождают, у них ненормальные проявления чувства я. Их вызывает едва ли не любой подобный признак, достаточно заметный, чтобы нарушить непринужденное и близкое общение с другими и заставить людей скорее говорить и думать об этой личности, чем говорить и размышлять вместе с ней. Если человек природы горделив или раздражителен, эти склонности, откорректировать которые может только поток сочувствия, вероятно, будут усиливаться. Тот, кто выказывает признаки умственного отклонения, оказывается почти неизбежно и безжалостно отлучен от близкого и радушного общения, а частично — вообще от всякого общения; о своей изоляции он невольно узнает по каждому проявлению любопытства, равнодушия, отвращения или жалости; и в той мере, в какой ему еще свойственна потребность в свободе и равноправном общении, чтобы ощущать их недостаток, он испытывает такую боль и растерянность, которую окружающие едва ли могут себе представить и, по большей части, игнорируют. Он чувствует себя отверженным, находящимся «вне» и живет в унынии, страхе и подозрительности. Таким образом, «чудаковатость» осознается не раньше, чем она многократно отражается в сознании других. То же самое до известной степени верно и по отношению к карликам, увечным и уродливым людям, даже глухим и немощным старикам. Главным несчастьем при упадке способностей и основной причиной раздражительности являются, очевидно, одиночество и отчуждение, утрата привычного понимания и влияния, которые способны смягчить лишь исключительный такт и заботливость окружающих.