Человеческая природа в литературной утопии. «Мы» Замятина

Итак, существует большое количество научных и научно-популярных исследований романа, и нам совестно, что их авторы принимали как должное сомнительную редакцию 1952 года. Даже если допустить, что Л. Н. Замятина участвовала в работе над этим изданием, вряд ли она обладала достоверной информацией об истинных намерениях писателя, ведь прошло 15 лет после смерти ее мужа. Ю. Накано пишет, что в 1946 году, когда вдова писателя предприняла попытку издать роман снова, у нее не было черновиков. Скорее всего, у нее была верстка, подготовленная для парижского издания 1939 года (работа над книгой была прекращена из-за немецкого вторжения во Францию). Накано считает, что именно эта верстка и была положена в основу издания 1952 года и В. А. Шварц, заведующая издательством имени Чехова, сама подготовила его [Nakano 2011: 443].

Известно, что первая редакция, переведенная на английский язык Г. Зильбургом в 1924 году [Zamiatin 1924], еще при жизни Замятина, имела ряд расхождений с «чеховской»[105]. Это заставляет предположить, что Зильбург ориентировался на какую-то другой источник текста, к сожалению, утраченный. Без этого источника мы не можем с уверенностью говорить о полноценном каноническим тексте. Несмотря на то, что большинство выявленных разночтений мелкие (большая часть их – опечатки), любые подробности в изучении такого уникального произведения представляют большую ценность для исследователей. Например, теперь мы знаем, что самую важную фразу романа о том, что люди за Зеленой Стеной – это «Половина, которую мы потеряли», произносит не Д-503, а 1-330 [247][106].

Для понимания романа было бы полезно больше знать о том, когда, где, в каких условиях и, конечно, почему Замятин начал писать «Мы»; исследователи не пришли к единому заключению даже о том, в каком году Замятин закончил свой роман – в 1920, 1921 или в 1922. Не сохранилось ни одного черновика, кроме одного фрагмента (из Записи 24-ой) [481]. Хотя Замятин был частью литературной Москвы и Петрограда, читал лекции о литературном творчестве, мы практически ничего не знаем о том, как он работал с текстом романа. Положение исследователей романа Замятина напоминает ситуацию с учеными-классиками и медиевистами, восстанавливающими по крупицам древние тексты. Попросту удивительно, что у нас так мало документальных свидетельств! Другими словами, имеется странный контраст между историей романа после его завершения и тем, как он был написан. Сравните, например, краткое описание лет, когда Замятин пишет роман, во вступительной статье Любимовой [Любимова 2011а] и в монографическом исследовании биографии писателя Куртис [Куртис 2020] с тем, что обе пишут о драматичных событиях периода публикации романа и принятия Замятиным решения об эмиграции, который длился 10 лет до отъезда за границу, особенно материалы Куртис в подробной статье [Куртис 2011Б][107].

К тому же, характер этого романа во многом сатирический, но кого имеет в виду Замятин? Обычно сатира направлена против современников. Например, Любимова сравнивает последние слова романа – «я уверен – мы победим! Потому что разум должен победить!» – с финалом статьи Ленина, изданной в июне 1921 года: «А мы знаем, чего хотим. И поэтому мы победим» [294, 440]. Но против кого еще?

Мы не предлагаем считать, что Замятин сам получил рукопись из ракеты Д-503 или нашел ее где-то, как говорили о романе Шолохова. Но поражает то, что этот текст – единственная попытка Замятина написать научно-фантастический роман. Некоторые замятиноведы, например, Я. В. Браун и И. О. Шайтанов, убедительно сравнивают роман с другими произведениями писателя, но всё-таки остается значительное отличие между ним и другой прозой Замятина[108]. И автор, насмешник и выдумщик, предложил правдоподобный язык будущего, создав один из самых значительных романов XX века. Как писатель сумел вместить столь самобытный и оригинальным мир в свой не очень большой текст? Обнаруженная в XXI веке машинопись не дает нам ответа – это только копия уже написанного романа или поздний беловик; она практически ничего не говорит о процессе творчества. Повторяю: иногда приходит на ум, что роман появился ниоткуда.

Любимова обращается к характеристике не только стиля романа, но и стиль всего творчества Замятина, и его личности[109]. Нельзя не заметить контраст между личностью автора и его прозой. Роман «Мы» экспрессивен – стоит лишь взглянуть на его пунктуацию, особенно в новой редакции. Между тем в жизни, в частности, в эмиграции, «англичанин» Замятин был по-английски сдержан. Но и можно увидеть и сходства: у него был очень широкий круг интересов, что отразилось на богатстве образов романа; больше остальных мыслителей того времени он интересовался разными науками и видами искусства.