Безусловно, это игра, в которую можно играть всю жизнь; по сути, многие так и делают, некоторые даже в рамках профессии. Более того, согласно современной теории деконструкции, каждый текст можно проигрывать многократно. Как отмечает М. Холквист, это особенно верно в отношении утопической и антиутопической литературы, которая предусматривает разные варианты «игры» при каждом прочтении, – этому способствует, в частности, традиционное использование открытых финалов, предоставляющих «читателю решать, кто проиграл, кто выиграл» [Holquist 1968: 119–120]. Именно такова концовка «Мы», где судьба революции остается неизвестной. Более того, каждая из глав этой книги представляет собой отдельную комбинацию игральных костей (или новый поворот в чтении), по мере того как я продолжаю играть в игру «Мы» каждый раз заново.
4. Депривация игры в Едином Государстве
К сожалению, не все имеют возможность или дозволение играть. Некоторые люди лишены когнитивных, а следовательно, адаптивных преимуществ игрового опыта. Это считается настолько серьезным состоянием, что детям, испытывающим трудности с игрой, зачастую назначается терапия, непосредственно направленная на решение этой проблемы. Типичные ее симптомы – бездеятельность, слабое чувство идентичности и пониженная обучаемость, часто проявляющаяся в плохой успеваемости.
Рассмотрим теперь последствия депривации игры для общества в целом. Согласно нашей основной гипотезе, одна из задач антиутопии – изобразить фантастическое общество, воплощающее в себе то, что противоречит нормальным поведенческим склонностям человека. Единое Государство, как будто вняв завету Платона о том, что спонтанные развлечения подрывают устои общества, строго ограничивает виды игры – то обезличенными, распланированными сексуальными связями, то жестко контролируемым искусством и маршировкой. Что еще хуже, эта деятельность неизменна: нумера всегда маршируют под одну и ту же музыку и в одной и той же манере. Сексуальная активность не так строго регламентирована, но продолжительность свиданий жестко ограничена одним личным часом. Любознательность и дух исследования подавляются беспощадной стандартизацией, согласно которой в Едином Государстве нет ничего непознанного, необычного или интересного, кроме некоторых остатков прошлого, по неустановленным причинам сохранившихся в Древнем Доме. В нашей культуре просвещенные родители вешают над детскими кроватками мобили, чтобы обеспечить младенцам сенсорное разнообразие, развить у них заинтересованное восприятие. В Едином Государстве детей растят на Детско-воспитательных заводах, что предполагает отсутствие индивидуального внимания и недостаток стимулов как для детей, так и для взрослых.
Некоторые пагубные последствия лишения игр уже налицо. Единое Государство довольно инертно: из записок Д-503 можно понять, что последние шестьсот лет оно повторяло, по сути, одни и те же действия без вариаций. Ироничное название романа, как и безликие буквенно-цифровые имена, наводит на мысль, что у всех граждан имеются сложности с индивидуализацией. Мы уже отмечали в предыдущей главе, что одна из распространенных ошибок в интерпретации «Мы» состоит в том, что Единое Государство всемогуще, что оно слишком прочно построено, чтобы оказаться разрушенным, что оно непогрешимо. На самом деле, здесь предостаточно несчастных случаев и сбоев в системе безопасности. Единственный Хранитель, с которым мы знакомимся, S-4711, оказывается членом группы мятежников Мефи; исходя из этого можно предположить, что вся система ненадежна и кишит изменниками. Более того, она некомпетентна: даже после того, как верные режиму Хранители предотвращают захват «Интеграла» и возвращают ракетный корабль под контроль властей, повстанцам удается избежать ареста. Похоже, что только легковерие граждан, лишенных развлечений, позволяет Единому Государству сохранять иллюзию мощи.
Те же самые симптомы проявились впоследствии и в Советском Союзе, – конечно, Замятин не мог об этом знать, но, похоже, предвидел нечто подобное. Падение коммунизма предвещалось снижением креативности, уровня достижений, продолжительности жизни и даже рождаемости, так что советские граждане постепенно потеряли уверенность в себе. Таким образом, выявляется еще одно высокоадаптивное преимущество игры: она препятствует неряшливому, а следовательно, ленивому мышлению, которое было определяющим качеством как СССР, так и Единого Государства. Ко времени августовской революции 1991 года из всех продуктов советского производства, кроме оружия, конкуренцию на мировом рынке выдерживала только водка.
5. Дети в «Мы»