Человеческая природа в литературной утопии. «Мы» Замятина

Игровой комизм присутствует в тексте практически на каждой странице. Например, в романе множество случаев, когда нумера не видят того, что у них буквально перед носом: они как будто слепы к своему окружению – этот симптом соответствует нашему диагнозу депривации игры. Замятин широко использует прием остранения: Д-503 то и дело натыкается на странные, непонятные ему объекты, которые мы с легкостью узнаем. Этот прием, по словам Шкловского, помогает преодолеть автоматизм восприятия. Таковы «в тончайшей бумажной трубочке это древнее курение», которое дымится во рту 1-330 в Древнем Доме, и «что-то отвратительно-мягкое, податливое, живое, зеленое, упругое», то есть трава, по которой ступает Д-503 за пределами Зеленой Стены [173, 241]. По сути, Д-503 становится нашим проводником по миру, который мы знаем чуть ли не лучше его самого; он словно подзуживает нас как можно тщательнее изучить книгу, пристальнее вглядеться в его мир, а заодно и в наш собственный.

Игровой характер текста обнаруживает себя почти сразу. Разные биологические виды каким-то образом умеют распознавать «игровое лицо» друг друга; этот удивительный вид коммуникации обычно включает в себя преувеличенно выразительную мимику, которая задана у Замятина с самого начала. Как отмечают многие исследователи, заглавие романа отражает современную тенденцию говорить от первого лица во множественном числе, введенную в обиход пролетарскими поэтами, – можно сказать, что это название слишком хорошо укладывается в их намерения. Мы сразу же должны заподозрить, что автор ведет нас дальше, настраивает на снижение – и он нас не разочаровывает. С самого начала Замятин подрывает основы, не совершая никаких определенный действий – что самое важное, действий наказуемых, крамольных.

В целом в основе юмора Замятина лежит почти полное переворачивание обычных читательских ожиданий. С самой первой страницы, когда Д-503 начинает свой дневник in medias res, цитируя «Государственную Газету», читатель предполагает, что письмо Д-503 исполнено подспудной иронии: не может же быть, чтобы вымышленный рассказчик, или реальный романист, или оба сразу на самом деле верили в написанное. С этого момента все слова определяются разными шкалами ожиданий, богатством явных и скрытых семантических связей (Ю. М. Лотман), и получают двойной смысл. Наглядный пример этому – некоторые идеологические принципы, веру в которые демонстрирует Д-503. Показательны, в частности, его высказывания о «Расписании железных дорог», которое он называет «величайшим из дошедших до нас памятников древней литературы» (дошедших, конечно, со времен его читателей), и похвалы сонету о 2 х 2 = 4: «редкая по красоте и глубине мысли вещь» [147, 182]. Сами эти формулировки заставляют читателя думать, что дело обстоит с точностью до наоборот. То, что замышлялось как панегирик во славу Единого Государства, оборачивается резким его осуждением [Barratt 1984: 103]. Текст, который, как всякий великий новый роман, предполагает новаторство, имеет весьма оригинальную завязку, в которой совершенно неоригинальный, заурядный персонаж переписывает газетную статью. Он пытается убедить нас, что верит в начинания Единого Государства, но тут же сам себе противоречит, говоря, что к полету «Интеграла» и покорению космоса готовы «почти» все [140]. Д-503 изо всех сил старается употреблять местоимение «мы», но никак не может избавиться от привычки говорить о себе «я». В точности как доктор Стрейнджлав, персонаж одноименного фильма С. Кубрика, – бывший нацист, который тщетно пытается подавить позывы салютовать «Зиг хайль». Как мы уже отмечали, роман «Мы» начинается со слова «я» [139].