Человеческая природа в литературной утопии. «Мы» Замятина

Стиль «Государственной Газеты» с ее трескучей риторикой и мессианскими претензиями, по-видимому, пародирует тон советских газет в первые послереволюционные годы [Barratt 1984:104–105]. Как ни странно, в объемных исследованиях «Мы» уделялось на редкость мало внимания отсылкам к современной роману действительности – текст рассматривался почти исключительно как предвосхищение последующих событий. Утопическая фантастика обычно пишется не о далеком будущем, а о близком настоящем, о тех самых обстоятельствах, в которых она создается. Лахузен, Максимова и Эндрюс выявили в нумерологии романа загадочные отсылки к Ленину и провозглашению им советской власти [Лахузен и др. 1994: 65, 77]. Они также сообщают, что петроградцы узнавали в звонке на обед в 12 часов дня ежедневный полуденный выстрел петропавловской пушки [Там же: 75]. Есть в романе и случаи игры, понятной лишь посвященным, едва ли доступной расшифровке другими читателями. Так, исследователи утверждают, что аудиториум 112 носит номер тюремной камеры, в которую автор трижды попадал в разное время после арестов [Там же: 83–84]. Конечно же, во время написания романа неприятности с правоохранительными органами были свежи в памяти Замятина: незадолго до начала работы, 15 февраля 1919 года, писатель был арестован ЧК, в его квартире был произведен обыск [Файман 1997: 79]. В имени S-4711 может быть зашифрован намек на одну из самых популярных в то время марок одеколона (кёльнская вода № 4711) [Gregg 1988: 65], или анаграмма даты спуска на воду «Св. Александр Невский» (в постройке которого принимал участие Замятин в 1916–1917 годах), или и то и другое (см. критическую оценку этих предположений [Лахузен и др. 1994: 9])[43]. Некоторые из этих скрытых смысловых связей могли оказаться непонятными даже современникам, тем читателям, на которых рассчитывал Замятин, пытаясь опубликовать «Мы» в СССР. Возможно, будь роман опубликован при новом режиме, мы бы больше знали о том, как в тексте отражены современные реалии. Другие формы присутствия исторического контекста вполне возможно декодировать. Так, трудно удержаться от вопроса, как бы отнесся советский читатель 1920-х годов к словам Д-503 о том, что необходимость почтовой цензуры излишне объяснять. Даже извещение, что на

Д-503 записался в качестве сексуального партнера нумер 1-330, должно пройти через Бюро Хранителей [171–172]. Д-503 также припоминает «беспорядочные, неорганизованные выборы у древних», вопрошая: «Строить государство на совершенно неучитываемых случайностях, вслепую – что может быть бессмысленней?» [230]. Несомненно, примерно так думали и некоторые большевики, когда в январе 1918 года отменили выборы в Учредительное собрание. Замятин, возможно, также намекает на то, что и сам Ленин тогда точно не знал, каким должен стать будущий СССР. Как и предполагали многие читатели, «сократовски лысый» Благодетель [283], похоже, направляет нас к Ленину, обладателю лысины, которого в ранней советской прессе часто сравнивали с Сократом [Barratt 1984: 114]. Стихи R-13 о тоске по оковам написаны «ведь о нас, о теперь» – это может относиться как к XXX веку романа, так и ко времени Замятина [178]. Юмор состоит отчасти в том, что, если бы Замятину пришлось объяснять эти слова, он мог бы объяснить их двояко.

Текст содержит немало насмешек над современной Замятину действительностью, как бы провоцируя читателя отвергнуть утопическое начинание того времени. Утопические произведения, в силу вышеупомянутой диахронической перспективы, вряд ли могут избежать сатиры в адрес времени, когда они пишутся. В представлениях Д-503 прошлое – по странной случайности, речь идет о начале XX века – «это так неправдоподобно, так нелепо, что я не выдержал и расхохотался вслух» [143]. В частности, его повергает в шок сексуальная жизнь «древних», не подчиненная централизованному планированию [148], – замечание, которое, конечно же, вызовет противоположную реакцию. С другой стороны, многие современники, вероятно, оценили бы едкие замечания Д-503 о фортепианной музыке Скрябина [150].

Самодовольные заявления Д-503 о превосходстве его утопического образа жизни лишь увеличивают пропасть между рассказчиком и читателем. Кого могут впечатлить абсурдные утверждения Д-503 о том, что красота соотносится с несвободой или что оседлость – высшая форма жизни, которая далась человеку не без труда, кто поверит похвалам Часовой Скрижали [141–142,147]? Насмешка тем действеннее, что в пользу каждого из диковинных утверждений Д-503 можно найти свои аргументы. Текст настолько искажает читательское ожидание, что мы можем и не воздать должного утопии.