Человеческая природа в литературной утопии. «Мы» Замятина

Примечательная характеристика игры у животных – свобода, с которой комбинируются между собой элементы поведения. <…> Игра – это средство, с помощью которого определяются, отрабатываются и, следовательно, закрепляются комбинации, лучше всего подходящие для будущего репертуара взрослых [Там же].

Как отмечали другие эволюционисты, игра – это средство, с помощью которого дети учатся самостоятельно [Cosmides, Tooby 1992]. Это позволяет их родителям тратить свои силы на другие насущные нужды.

Искусство в той степени, в какой оно является игрой, также обладает некоторыми адаптивными свойствами игры [Dissanay-аке 1974]. Биологические виды, у которых развита игра, подобно обществам, поощряющим свободную художественную культуру, более гибки: они могут адаптироваться к разным условиям хотя бы потому, что их поведенческий репертуар более широк. Что бы они ни делали, это получается у них лучше, чем у других, благодаря тренировке, которую им дает игра, часто рассматриваемая как репетиция взрослой жизни, даже когда это сопряжено с необходимостью смириться с существованием страданий и смерти [Eisen 1988: 11]. Игра знакомит детей с окружением и помогает оставаться осведомленными в старости; она сохраняет ум открытым [Коппег 1982: 246]. Кроме того, играющие биологические виды более склонны к сотрудничеству: игра снижает агрессивность и стремление к доминантному поведению [Alford 1984:158]. Из этих последних соображений социалистические общества, такие как Советский Союз и Китайская Народная Республика, поощряли несостязательные виды группового отдыха – это придавало гражданам сил и способствовало социализации и к тому же давало выход накопившемуся напряжению. Но они не шли достаточно далеко: игра ограничивалась тщательно контролируемыми формами, что лишало ее главных функций. У граждан этих стран, как и у обществ в целом, начали проявляться симптомы игровой депривации. Если игра становится несвободной и, по Платону, «полностью рациональной» [Spar-iosu 1982: 18], это уже совсем не игра.

Когда игра, как ей положено, спонтанна, ее трудно подавить, не говоря уже о контроле. Дж. Эйзен сообщает, что обреченные узники нацистских лагерей, в частности Освенцима, тщательно заботились о том, чтобы дети могли играть. По некоторым свидетельствам, дети играли даже в газовых камерах. Очевидно, что игра служила как механизмом адаптации к самым тяжелым условиям, так и средством сохранить хоть какое-то человеческое достоинство. Ролевые игры помогали хотя бы в фантазиях изменить соотношение сил, – по сути, дети таким образом сопротивлялись своим мучителям [Eisen 1988]. Как и искусство, игра служит также средством самоконтроля, которое, как утверждает Э. Диссанайке, имеет очевидное адаптивное значение для условий, не поддающихся иным формам регулирования [Dissanayake 1992:126]. Игра, результаты которой часто налицо, дает здоровое чувство свершения, а это лишь способствует по-настоящему важным начинаниям, которых так много в нашей жизни.

Многие ученые говорят о своеобразном инстинктивном стремлении к новым стимулам, которые побуждали бы организмы отыскивать новые впечатления хотя бы для того, чтобы избежать скуки [Берн 1998; Alford 1984:160; Eisen 1988:111]. Мы уже отмечали склонность охотника-собирателя к перемещению с места на место, позволяющую ему лучше освоить ресурсы на его территории, – мы же унаследовали это свойство в форме любви к путешествиям и чтению. Стимулирующее действие игры – еще одно качество, роднящее ее с искусством: в чем же еще состоит прямая роль искусства, если не в препятствии скуке? Интересно, что, подобно игре, искусство меняется при смене обстоятельств. Н. Истерлин отмечает, что художественная литература, как и игра, соотносима с количеством неизвестных в окружающей среде. Поэтому она и развивалась с ходом истории, особенно в периоды, когда жизнь общества усложнялась. Этим Истерлин объясняет рост игрового элемента в литературе, а также факт, что в последние два столетия в западной культуре все выше ценилась новизна [Easterlin 1993:116–117]. Это ускоряет культурную адаптацию к меняющимся условиям. Подобное может происходить и с литературой: «…как отдельные читатели и писатели, мы испытываем постепенное и тонкое расширение восприятия и понимания, что косвенно способствует нашему взаимодействию с реальностью» [Там же: 120].