Человеческие поступки

Значит, если ты дух, то можешь направить все свои мысленные силы к человеку и узнать, жив он или умер. Однако определить, кто есть кто из окружающих тебя собратьев, у тебя нет возможности. Я подумал, что из десятков тел, гниющих в этой неизвестной чаще, нет ни одного знакомого, и мне стало страшно.

Но дальше мне стало еще страшнее.

Объятый страхом, я думал о своей сестре. Я думал о сестре, глядя на сверкающее солнце, напряженно кренившееся все дальше и дальше к югу. Думал о сестре, глядя на свое лицо, закрытые глаза, и думал, думал только о ней. Я испытал невыносимое страдание. Сестра умерла. Умерла раньше, чем я. Из меня рвались стоны, плач, но разве можно рыдать без языка и голоса? Меня пронзила боль – я почувствовал, как вместо слез из меня сочится кровь и гной. У меня нет глаз, но откуда течет кровь и где возникает боль, заставляющая меня страдать? Я посмотрел на свое синюшное лицо – оно было сухим. Мои грязные руки лежали без движения. По ногтям, ставшим темно-кирпичного цвета от свернувшейся крови, тихо шныряли красные муравьи.

* * *

Я больше не чувствовал себя пятнадцатилетним подростком. И тридцать пять лет, и сорок пять лет тоже ощущались как недостаточно зрелый возраст. Даже если сказать, что мне уже шестьдесят пять, нет, семьдесят пять лет, это не показалось бы странным. Я уже не был тем Чондэ – самым низкорослым среди сверстников в своей школе. Я уже не был тем Пак Чондэ, который больше всех на свете любил свою сестру и больше всех на свете боялся ее. Во мне возникла и задержалась странная и горячая сила. Возникла она не из-за смерти, а лишь из-за непрерывно проносившихся мыслей. Кто меня убил? Кто убил сестру? Почему нас убили? Чем больше я думал, тем сильнее крепла во мне эта незнакомая сила. Она сделала непрерывно льющуюся кровь густой и липкой. Кровь, которая появлялась там, где нет ни глаз, ни щек.

И дух сестры ведь тоже должен где-то витать, но где, в каком месте? Теперь у нас нет тел, и чтобы увидеться, не надо никуда идти. Но как без тела я могу встретиться с сестрой? Как я узнаю сестру, если и у нее нет тела?

Мое тело продолжало гнить. Открытую рану облепили черные насекомые. На веках и губах лениво копошились навозные мухи, потирая свои тонкие лапки. Когда солнце начало заходить за горизонт, посылая оранжевые лучи в промежутки между вершинами дубов, я, измученный мыслями о сестре, начал думать о других. Где сейчас находятся те, кто убили меня и сестру? Пусть они еще не умерли, но должны же и у них быть духи. Значит, если думать и думать, то, может быть, удастся соприкоснуться с ними. Мне захотелось бросить свое тело. Захотелось оторваться от этой силы, оборвать эту нить, выходящую из мертвого туловища, которая не отпускает меня от себя. Оборвать ее, как тонко натянутую паутину. Захотелось полететь туда, где эти люди. Почему ты убил меня? Почему ты убил сестру? Как ты ее убил?

На землю опустились сумерки, и все птицы умолкли. В траве ночные букашки и жучки начали трепетать крылышками. Однако если сравнить эти звуки с теми, которые издавали дневные насекомые, заметишь, что шелестение ночных звучит более тонко. Наступила кромешная тьма, и, как прошлой ночью, чья-то тень приблизилась к моей. Слегка погладив друг друга, мы тут же разошлись. Наверное, пока весь день палили лучи солнца, мы, оцепеневшие, находились здесь, размышляя об одном и том же. И, очевидно, только с наступлением ночи получили от своего тела достаточно энергии, чтобы ненадолго от него оторваться. Пока не явились эти военные, мы касались друг друга, поглаживали, пытались хоть что-то узнать друг о друге, но в результате так ничего и не смогли сделать.

Ночную тишину нарушил скрежет открываемых и закрываемых металлических ворот. Рокот мотора становился все ближе. Лучи света прорезали темноту. Фары движущегося грузовика осветили наши тела. Тени веток и листьев, лежащие черной татуировкой на каждом лице, перемещались вместе с двумя потоками света.

В этот раз их было только двое. Они брали привезенных людей за руки и за ноги и одного за другим быстро относили в нашу сторону. У четырех жертв были проломлены черепа, на одежде темнели пятна крови, а пятый был в больничной пижаме в голубую полоску. Чуть поодаль эти двое составили еще одну башню, намного ниже нашей, также крест-накрест сложив тела. Уложив сверху труп в больничной пижаме, они накрыли его соломенным мешком и поспешили обратно к грузовику. Глядя на их сморщенные переносицы и пустые глаза, я понял. Понял, что за сутки наши тела стали смердеть.