Глубокой ночью к моей тени прислонялись другие, и их постепенно становилось все больше. У нас не было глаз, рук, языка, но мы по-прежнему с почтением относились друг к другу. Мы по-прежнему не знали, кто есть кто, однако смутно могли догадываться, как долго пребываем вместе в этом пространстве. Когда тени тех, с кем я находился здесь с самого начала, и тех, кто недавно к нам присоединился, вместе накладывались на мою тень, я странным образом мог отличить одних от других. Какие-то тени, казалось, долго страдали от неизвестной мне боли. Может, эти духи принадлежали телам, привезенным сюда в мокрых одеждах, с лиловыми ранами под каждым ногтем? Всякий раз, когда их тени касались края моей, мне передавались ощущения невыносимых страданий, и я цепенел от ужаса.
Если бы нам пришлось пробыть здесь еще какое-то время, смогли бы мы неожиданно узнать друг друга? Смогли бы, наконец, найти возможность обмениваться какими-то словами и мыслями?
Однако та самая ночь наступила.
В тот день ливень, начавшийся после полудня, долго не прекращался. Сильные потоки дождя начисто смыли кровь с наших тел, и после этого мы стали разлагаться еще быстрее. Наши лица, сменившие привычный цвет на темно-синий, тускло блестели под светом почти полной луны.
Они явились раньше обычного, еще до полуночи. Почувствовав их приближение, я покинул башню из тел и, как всегда, парил в тени рощи. Все прошлые ночи приезжали одни и те же два солдата, но в этот раз вместе с незнакомыми их оказалось шестеро. Они быстро, за руки и за ноги, притащили новые тела, но почему-то уже не складывали их крест-накрест, выравнивая по четырем углам, а бросали как попало. Наверное, им было тяжело выносить вонь: они отбегали, закрывая носы и рты, и с расстояния оглядывали башни из трупов отсутствующим взглядом.
Один из них направился к грузовику и медленно вернулся назад, держа двумя руками огромную канистру с бензином. Он подошел к нашим телам, шатаясь под тяжестью пластиковой канистры, напрягая спину, плечи и руки.
«Вот и все», – подумал я. Множество теней запорхало вокруг, плавно, осторожно они проникали в мою тень и в тени друг друга. Дрожащие, они тут же разлетались, встретившись в воздухе, снова сталкивались и безмолвно трепетали.
Из группы ожидавших военных отделились двое и приняли канистру. Затем без всяких эмоций они открыли крышку и стали поливать бензином башни из тел. Равномерно, справедливо, все наши тела. Стряхнули даже последнюю каплю, оставшуюся в емкости, и стали поодаль. Подожгли пучок сухой травы и с силой бросили в нас.
Сначала сгорела пропитанная кровью одежда. Она, прилипшая к телу и гниющая вместе с ним, первая превратилась в пепел. Затем сгорели волосы на голове и весь волосяной покров за ними, следом кожа, мышцы, внутренности. Пламя взметнулось над рощей, словно хотело наброситься на деревья и кусты. Вокруг стало светло, как ясным днем.
Вот тогда-то я и понял, что именно кожа, волосы, мышцы и внутренности держали нас здесь. Какая-то сила, притягивавшая нас к нашим телам, начала быстро слабеть. Наши тени – парившие в зарослях травы, мелькавшие рядом, нежно касавшиеся, льнувшие друг к другу – вместе с черным дымом, что вырывался из наших тел, в одно мгновенье вознеслись в пустоту.
Они по одному направились к грузовику. С места не сдвинулись только два солдата, судя по знакам отличия – ефрейтор и сержант. Очевидно, они получили приказ наблюдать за объектом до конца. Я спустился вниз, подлетел к этим молодым ребятам. Покружил над их плечами, тонкими шеями, заглянул в юные лица. В их черных зрачках, наполненных страхом, увидел наши горящие тела.
Мы продолжали гореть, выбрасывая из себя искры огня. Внутренности закипали и съеживались. Казалось, что черные клубы дыма, которые время от времени взмывали к небу, – это тяжелые вздохи, вырывающиеся из наших разложившихся тел. В тех местах, где это порывистое дыхание замирало, проступали белые кости. Те духи, чьи тела прогорели до костей, в какое-то мгновенье отдалились, и я больше не ощущал мелькания их теней. Из этого следовало, что мы, наконец, стали свободными и теперь можем двигаться куда угодно.
Я хотел успокоиться. Еще должно пройти время, чтобы мое тело, лежавшее на самом дне башни, сгорело полностью.
Паря в густой тени рощи, накрывшей влажную песчаную землю, я думал. Как и куда мне следует двигаться? Я не страдал – мое черное разложившееся лицо теперь исчезнет без следа. Я не жалел – мое тело, которого я стыдился, сгорит начисто. Я хотел стать обыкновенным, каким был, когда жил и дышал. Я хотел ничего не бояться.
После этого все стало ясно.