Человеческий фактор

– Не он ли был сейчас у вас в кабинете?

– Конечно, он! Вы узнали по голосу, да? – радостно спросил Анпилогов.

– Так вроде как убит Долгов?

– Совершенно верно. Месяц назад.

– Как же понимать?

– А его отпускают время от времени... Он предъявляет мою повестку, и его отпускают. Ненадолго. Когда мы с вами увидимся?

– Когда угодно, – ответил Епихин безразличным голосом. Он отказался понимать что-либо. Ученые люди подобное состояние называют прострацией. А если говорить проще, люди впадают в угнетенную беспомощность.

– Давайте завтра! – воскликнул следователь Анпилогов Иван Иванович с таким радостным подъемом, будто приглашал Епихина на свой юбилей, который должен состояться в дубовом зале Центрального Дома литераторов на Большой Никитской.

– Давайте, – слабо выдохнул Епихин. – Только это... Не представляю, чем я могу быть полезен... Меня не было в городе в это время. Я, можно сказать, отсутствовал. Не было в городе моего присутствия, – добавил он дурацкое уточнение.

– Не было вашего присутствия? – весело спросил Анпилогов.

– Не было.

– Ну и не надо! Мы с вами будем говорить о другом.

– О чем же?

– О цирке Никулина.

– Что? – Голос Епихина чуть ожил.

– Ха! Шутка! Правда, удачная?

– Да... Очень...

– Дело в том, что я участвовал в похоронах Николая Петровича... Вы были на его могиле и знаете, где это...

– Был... Знаю...

– Вот-вот! – продолжал веселиться следователь. – Я подумал – вдруг убийцы придут на похороны.

– Пришли?

– Не сочли. Но наутро позвонил сам Николай Петрович и сказал, что они и не могли прийти.

– Кто позвонил? – Епихин нашел в себе силы задать вопрос.

– Да ладно, – смутился Анпилогов. – Не придирайтесь к словам. – Жду вас завтра. Найдете?

– Постараюсь...

– Запомните – меня зовут Иван Иванович Анпилогов. Не забудете?

– Не забуду...

– Правильно! Я – незабываемый!

– Да уж догадался, – проворчал Епихин, отключил связь и прошел в тамбур. Он вышел на Филях, дождался электрички и вернулся в Немчиновку.

Милиция находилась почти на платформе, и он сразу направился туда. Походка его была неуверенная, какая-то заплетающаяся. Но Епихин проявил настойчивость и через пятнадцать минут сидел в холодном, пустоватом помещении и рассматривал снимки, сделанные на месте преступления через пять минут после убийства Долгова Николая Петровича. Перед ним за тем же железно-пластмассовым столом сидел сержант – скучал, курил, смотрел в окно и ждал вопросов, на которые начальство велело ему ответить, поскольку он был первым, кто примчался на выстрелы в тот самый просек, где все и случилось.

– Преступники уже успели уехать? – спросил Епихин, перебирая снимки – небольшие, плохо сделанные, но именно в этом и была их убедительность. Если бы они были размером со школьную тетрадь, если бы сверкали лаком, если бы снимал мастер, а снимки мастера видны сразу, Епихин мог бы в них усомниться, но в этих сомневаться не приходилось. Именно такими получаются фотографии, сделанные впопыхах, когда жертва еще дышит, когда кровь еще сочится из ран, когда в горле у жертвы еще что-то клокочет, вызывая в душе очевидцев оторопь.

– Успели, – кивнул сержант. – Парень там оказался рядом... Сказал, что какой-то «жигуленок».

– А Долгов еще был жив?

– Жив, – опять кивнул сержант. – Но только он уже был не жилец, а что ты хочешь – три дыры в спине... Когда я ближе подошел, у него еще и это... Контрольный выстрел в голову. Профи работали... Видно, кого-то достал мужик, хорошо так достал...

Епихин бездумно перебирал снимки, вчитывался в написанное на обороте, и, странное дело, эти слова почему-то убеждали его больше, чем сами снимки. Попалась фотография, сделанная крупным планом, – лицо, залитое кровью. Входного отверстия не было видно, пропитанная кровью прядь волос закрывала место входа пули между ухом и виском. Но родинка, хорошо знакомая Епихину родинка, была видна хорошо. На снимке действительно был Долгов, да и профиль был его, долговский...

– А потом что было? – спросил Епихин.

– Как обычно, – сержант махнул рукой... – Погрузили на носилки, сунули в машину и увезли. Мне рассказывали, что он по дороге умер.

– А откуда машина взялась?

– «Скорая», что ли? – Сержант передернул плечами. – Так это же единственная дорога, которая связывает Немчиновку с Большой землей. Все машины по этой дороге и въезжают, и выезжают... И «Скорые» тоже. Какая-то бабуля вызвала, всадили ей в одно место укол и поехали обратно... А тут убийство... Постоишь на этой дороге пятнадцать минут – обязательно «Скорая» мимо проедет...

– Вообще-то, да, – уныло согласился Епихин, продолжая тасовать снимки.

– Если тебе нужны подробности, поговори с тем парнем... Он живет в просеке... Видел убийц... Они и в него бабахнули, но промахнулись – он успел в свою калитку.. Калитка железная, он щеколду задвинул и уже как в танке...

– А номер дома?

– Не помню... Как спустишься с дороги на тропинку – первый дом направо... Опять же – железная калитка... В зеленый цвет выкрашена. Слушай, мужик, – сержант помолчал. – А зачем тебе все это? Куда пуля вошла, откуда вышла... Проехали. Жизнь продолжается.

– Работали вместе, – неопределенно ответил Епихин.