Человеческое и для людей (СИ)

Как есть балаган на выгуле — на службе у цирка уродов.

Который крайне успешно лгал всему миру — и наверняка нередко, и сколько же случилось «Альсов», и чему вообще можно было верить; и история, как обычно, шла по проклятой спирали.

И что делать теперь с недописанными статьями, незаконченными экспериментами, потерянной карьерой, предстоящими Оплотами и встречей спустя сорок лет; с воспоминаниями, которые никогда не отступят, со стыдом, который никуда не исчезнет, с жизнью, которую опять по своему усмотрению перекроили те. Кто. Был. Сильнее…

— Блядь! Суки! Да чтобы Всепоглощающее Ничто вас всё-таки выебало: всех шестнадцать и во все отверстия, что только есть!

Спокойно. Спокойно. Вдох. Выдох. Спокойно. Ничего.

Однажды ведь он уже справился — повторить будет несложно.

Совсем. Совсем. «Несложно».

Глава 11. Достойнейшая из причин

…и Этьен, таращась своими проклятыми оленьими глазами, спросил: «Что я могу сделать, чтобы тебе стало проще?» — на что она ответила резко, рвано и разъярённо: «Ничего! Я не хочу, чтобы ты что-то делал».

И он помрачнел, поник, помялся и, криво — натянуто — улыбнувшись, пробормотал: «Да. Я ведь сделаю только хуже, правда?»

И как отрезало.

Икнув, выпрыгнула в окно обида, сплюнув и громко хлопнув дверью, ушла досада, а раздражение так и вовсе испарилось сквозь стены — осталась лишь общая постоянная горечь, вызванная фундаментальным и неизбывным несовершенством людей.

Почему, почему, ну почему всё, что может быть понято неправильно, будет понято неправильно? Почему и шага нельзя сделать, не влипнув в уродливый склизкий ком, который вывалился из твоего же собственного рта?

Почему Создатели дали им только проклятые. Мать их. Слова?!

Многозначные и одновременно ущербные: никогда не передающие целиком того-что-за-ними-стоит, и она не умела обращаться с ними (Этьен, Этьен, они — вотчина Этьена), не умела категорически и катастрофически, однако не было у неё — ничего больше.

Так что она глубоко вдохнула и начала говорить:

— Этьен. Я не хочу, чтобы ты что-то делал, потому что я не хочу. Чтобы ты менялся. Как же ты не понимаешь…

…я люблю…

— …ты нравишься мне таким, какой ты есть. Именно таким, какой ты есть.

Блекло говорить о том, что ей каждую минуту хотелось кричать: ты существуешь, ты живёшь со мной в одном мире и времени, и наконец-то я тебя нашла, тебя с твоей добротой, умом, намерениями, стремлениями, мягкостью, лингвистическими шутками, философскими мыслями, умением видеть самую суть, глазами, походкой, веснушками и руками в вечном движении, спасибо Создателям за то, что мне довелось тебя найти…

И убьют её не оплошности, некоторая забывчивость и окказиональная рассеянность, нет.

Убьёт её — изменение.

Демьен де Дерелли «Спор холодности с горячностью»; издано впервые в 1234-ом году от Исхода Создателей

Она совсем не чувствовала страха.

Это понимание было одновременно предсказуемым и удивительным: да, с ней были вежливы — даже, учитывая… обстоятельства, своеобразно предупредительны — и не причинили вреда, хотя имели и возможность, и основания, наоборот — простили (слишком) многое; однако Этельберт Хэйс всё равно оставался тем, кем являлся с самого начала: неприглашённым распорядителем, неправомерным Хранителем, непредвиденным захватчиком и неприкосновенным слугой одного из шестнадцати истинно сильнейших…

(А Иветта Герарди всегда и везде, сколько бы ни сменялись годы и куда бы ни вели порталы, и перед лицами Шестнадцати с заглавной буквы была и будет — дочерью Вэнны Герарди.).

Ей следовало бояться или хотя бы побаиваться; но стоя перед дверью в кабинет Хранителя, колебалась она лишь потому, что «желать» и «делать» — это очень разные вещи.

Хотеть поговорить легко — сообразить, как; придумать, с чего начать; и наладить диалог — гораздо сложнее.

Воплотить намерение всегда бесконечно сложнее, чем просто его испытать.

Но где сейчас было бы человечество, если бы отступало перед трудностями и не стремилось — в небо?

К тому же, Отмороженный Хэйс всё-таки являлся Хранителем; то есть у него могло (должно было) иметься множество дел, и совсем мало — свободного времени, и абсолютно нулевое желание — видеть непутёвую Иветту Герарди; и подбирать слова потребуется как-нибудь сильно потом, а возможно и не придётся вовсе, с чего вообще она решила, что он сам не против…

— Войдите.

А. Нет, он сам, очевидно, был по какой-то загадочной причине не против.

Проклятье.