Человеческое и для людей (СИ)

— Потому что никто не пострадал. — «И пострадать не мог». — И намерения причинять вред не было. И имелись… своего рода… смягчающие обстоятельства. Так что зачем?

А также потому что Приближённая Герарди контролировала бы Каденвер.

Потому что Приближённая Герарди могла бы справиться с безрассудной студенткой и сама.

Потому что Приближённой Герарди не требовались бы защита и помощь ни от Ирелии, ни от Оплота Вины.

Потому что для Приближённой Герарди выдвинуть обвинения против «Иветты Герарди» было бы тем же самым, что подать в суд на копошащуюся под ногами мышь — решением несоразмерным, абсурдным, мелочным и откровенно жалким.

— Совершенно верно. Ваши действия не причинили вреда никому, кроме вас самой, и вы, эри Герарди, не представляете опасности ни для жителей Каденвера, ни для моих коллег. Считаю своим долгом предупредить вас, что если какое-либо из этих положений изменится, вам всё-таки придётся отвечать — либо перед вашей страной, либо перед Оплотом Вины; в зависимости от преступления. Однако в данный момент я не считаю… целесообразным обращаться к судебным инстанциям. Я прошу вас — не дайте мне повода об этом пожалеть.

Впрочем, Хэйс вряд ли руководствовался гордыней — он банально…

Мог не выдвигать обвинения — вот и не выдвинул.

А она, как ей в последние два месяца было свойственно, умудрилась забыть о вещи чрезвычайно важной и крайне простой: задаваться вопросом о рациональных причинах милосердия — подлинного, безусловного, истинного милосердия — бессмысленно.

Их нет.

И быть не может. Не найдётся — не имеется в принципе.

Никаких — по определению.

— Не дам, ваше преподобие. Обещаю.

Она никогда не хотела кому-либо вредить, только жить — всего лишь жить: заниматься делом, которое нравится и удаётся (и она пока что не нащупала в сумрачном лабиринте из тысячи тысяч профессий того-самого-призвания, но…); исполнять мечты как свои, так и чужие (и она пока что не до конца понимала желания даже собственного разума и сердца, так как не была ни мудра, ни опытна, но…); любить и быть любимой (и она пока что могла только представлять, как ощущается любовь, которая доверие — до корня, принятие — до основания и обещание — до Черты, но…) и всегда искать что-то невиданное прежде и стремиться — исключительно в небо.

Да. Да, получалось у неё откровенно паршиво — но разве неумение лишало её (хоть кого-нибудь, хоть кого-либо) этого права?

Права быть счастливой в мире, который Создатели творили — для людей?

(«И вы, пожалуйста, тоже не дайте мне повода. Повода нарушить данное вам слово».).

(«Я не знаю, что сделаю, если мне всё-таки придётся защищать знакомых, сокурсников, друзей, учителей и неизвестных».).

(Я сама не знаю, на что способна — прошу, не заставляйте меня выяснять.).

Магический огонь в камине трещал почти как настоящий, за окном осторожно посвистывал ветер, а стол — как обычно, как и прежде — был завален книгами и распоряжениями завершёнными, недописанными и только начатыми…

— Это всё, эри?

Она вскинула голову и быстро и скомкано спросила:

— Почему вы согласились на Приближение?

И пожалела тут же.

Захотела сгорбиться, извиниться и взять свои слова обратно — признать, что вопрос невежлив и неуместен, ведь как бы ни изводило, ехидно смеясь и неизменно выплёскиваясь, проклятое любопытство, не её делом было, почему да зачем когда-то (скорее всего, очень и очень давно) решил «подойти к Трону» обычный человек Этельберт Хэйс.

Который в настоящем — будучи, что бы он там себе ни думал, ни разу не «обычным человеком» — опередил её, протянув:

— Видите ли…

И прервался — на самом интересном месте.

Затем отвёл взгляд, потёр правый висок, осторожно опустил руку обратно на стол и продолжил — своим классическим ровным голосом, без радости, но вроде бы и без боли:

— Я являюсь управляющим, в основном — человеческими силами. Моя основная задача — делать так, чтобы людям было комфортно работать; чтобы все условия, которые могут быть созданы для их удобства, были созданы. Для этого мне нужно людей в первую очередь понимать.

И снова ненадолго замолчал. И снова заговорил:

— Разумеется, я никогда не буду обладать их знаниями, опытом и мировоззрениями. У них своя квалификация и жизнь, у меня своя — и обычно я мог только внимательно смотреть и слушать. Но в Оплоте Печали, в котором я — так уж получилось — волею судьбы оказался и остался, я мог ещё и… фигурально выражаясь… частично стать теми, с кем я работал. Продолжая метафору, приближался я в первую очередь не к его сильнейшеству, а к своим коллегам. Понимаете меня, эри?

Ага. Да. Нормально. Вполне.

Не как у него поворачивался язык говорить про — как там было? — отсутствие фундаментальных различий в образах мыслей и действий, но суть мотивации — конечно.

Без проблем. Что ж непонятного?

И Неделимый, что же ответить?

Неделимый… Неделимый… Неделимый…