Человеческое и для людей (СИ)

«Это… очень достойные причины. А… к какому течению вы принадлежите?» — «К Телизийскому. Я выбрала его с самого начала».

— Да, ваше преподобие, — сглотнув, прохрипела Иветта; тихо и прерывисто, словно всю ночь курила Летин кальян — неужели это действительно её голос? — И это очень достойная причина. Правда. Очень достойная.

Сама, собственными словами, она не выразилась бы лучше — и всё равно сказала совершенно недостаточно.

Это — каким бы странным, чуждым, даже безумным оно ни казалось на первый взгляд — было достойнейшей из причин, и каким же…

Каким же непередаваемо хэйсовским.

Иветта ожидала услышать что угодно: сила, власть, любопытство, спасение кого-либо, борьба с Разрывами; возможно, угроза — но Отмороженный Хранитель Каденвера (разумеется, естественно, ну конечно же!) просто. Хотел. Понять.

Причём не Архонта, хотя и его, наверное, тоже — в очередь вторую, как бы «заодно» и «в том числе».

«И вы ведь даже не осознаёте, какую честь делает вам ваш мотив, правда? Не видите в нём ничего выдающегося, не считаете чем-то особенным, а он потрясающ — он восхитителен, и как же жаль, что я никогда не смогу донести, насколько».

Иветта Герарди, увы, не унаследовала и крупицы таланта блистательной Вэнны Герарди: не умела одновременно доступно и изысканно сообщать свои мысли — чужим сердцам.

Впрочем, Хэйс вполне мог лгать… Но нарочно подобного не придумаешь, да и зачем?

Зачем ему — спокойному, слабо улыбающемуся, светлому в тёмной серости; человечному особым, неповторимым образом и на самом-то деле по-своему очень красивому…

— Благодарю, эри. За добрые слова.

И Иветта смотрела — засматривалась — на него и думала: «Как?!»

Вот как он работал с людьми?!

Хорошо, у него имелись все предпосылки: желание понять, милосердие, учтивость и, очевидно, бездны терпения — но подбор одежды, но тусклость, но формулировки, но отмороженность; неудивительно, что его послали пугать — неясно, что он делал до ночи тройного «П».

Как управлял Оплотом, чьё предназначение загадочно, а население по меркам Вековечного Монолита — огромно?

(Хотя… может, Печалью и мог управлять — только такой.).

И точка была поставлена: разговор несомненно себя исчерпал, и его участникам следовало разойтись начисто и навсегда, ведь не было у Иветты Герарди и Этельберта Хэйса ничего общего — не вились между ними связующие нити, пусть и ходили они по одному острову, затерянному в небесах, единых для всех без исключения.

— Ваше преподобие, я… Мне хотелось бы с вами поговорить! Когда-нибудь позже, когда у вас будет время — у меня есть вопросы… Если вы, конечно, не против — я понимаю, вы заняты…

Да и на что ему — настолько бестолковая собеседница?

Хэйс с (более чем понятным) недоумением поднял брови, и Иветта приготовилась извиняться и желать хорошего вечера, прощаясь — как было должно…

— Третий день следующей декады? В семь вечера?

Но Этельберт Хэйс предсказуемо оказался непредсказуемым.

— Да. Да, ваше преподобие. Спасибо. Хорошего вам вечера.

— И вам, эри Герарди.

Обернулась она уже у самой двери — остановилась, выпрямилась и отказалась мяться и молчать, потому что её снова впустили, снова выслушали, снова так или иначе успокоили; ей протянули руку и снова согласились на встречу, и разве она хоть раз попыталась (намеревалась) облегчить работу и жизнь тому, кто упрямо не делал ей ничего дурного?

…намерение: изменяющее — перенаправить, перераспределить, ослабить натяжение; намерение: созидающее — стекло, снегопад и мягкий, естественный свет…

Она решилась задержаться ещё на мгновение, потому что нельзя было просто уйти.

— Ваше преподобие, я прошу прощения. За составы… И за вмешательство в ритуал передачи. Мне не следовало… Мне не следовало. И мне правда очень жаль.

И Хэйс, снова улыбнувшись, ответил:

— Как мы с вами уже обозначили, эри, никто не пострадал. А также имели место… смягчающие обстоятельства. Вам не за что просить прощения — но если оно вам нужно, то разумеется. Считайте себя прощённой, Иветта Герарди.

Судя по облегчению, накатившему волной ласкающей и тёплой, оно ей действительно было нужно.

Улыбнувшись тоже (так широко, как только могла), она кивнула и вышла из кабинета Хранителя — и направилась к подъёмнику, размышляя о превратностях судьбы и ходячем противоречии: о Воле Архонтов и выборе их представителей, об обязанности пугать и стремлении утешить, о резких линиях и вежливых словах — и о высказываниях ужасающих, и абсурдных, и трогательных, и смешных, и совершенно уникальных…

Да как же ты существуешь-то, Этельберт Хэйс?

Глава 12. Как живут люди