Взволнованные воспоминаниями "Серии" зашумели в голове: они не любили мою память, а если уж прямо говорить - ненавидели. Теперь придется усыпить парочку-тройку из них до утра, иначе кошмары мне обеспечены. Треклятые куклы развивались, ломая ограничения, непрестанно лезли мне в мозги, и после каждого вылета я, полумертвый от неумолчного клекота, приползал к Акаги, чтобы она потерла им память и отформатировала прошивки. На поверку идеальные рабы оказались очень стремными, и, увы, не только для противников.
"Пристрелю старую суку, если не найдет способ усмирить их".
Я вызвал медицинское подменю на панели и слегка повисел над ним: с одной стороны, я точно буду яснее думать, с другой - отсутствие в бою трех "Серий". А лучше, конечно, четырех, тогда и мозги болеть не будут. Я помотал головой, отметая соблазнительную перспективу: возможно, Пиллера удастся взорвать бортовой "рельсой", возможно, - нет. Так что лучше оставить в строю шесть "Серий", а не пять.
Нужные команды отданы, фрегат ищейкой мечется по невысокому взгорью, а в мозгах затихает буря чужих недо-разумов. Акаги сказала, что дело не в "Сериях". Сказала, что проблема во мне, что моя идеальная совместимость с ними - это совсем не обязательно означает удобство и приятность. В конце концов, я ведь псих.
Я, помню, тогда смотрел на нее и видел, что профессор врала: все было не так просто, и она до одури боялась. То ли снова ее творения оказались куда страннее, чем предполагалось, то ли еще что. В конце концов, не моя печаль. Машут клинками? Машут. Дырявят врага из коил ганов? Дырявят. Слушаются меня? Еще как. Пусть еще, мать их, перестанут лезть мне в голову - и я буду счастлив. А проблемы самозарождения разумов и метания всяких еваделов меня не колышут.
Ну и где же ты, последний из "Чистоты". Сколько их было уже - этих последних? Они все вплывают и всплывают, и их биографии давно перестали интересовать меня. Каждый из них работал в организации, которую кормили с рук еваделы. Евадел теперь остался один, а следов из прошлого - много. Что не ясно? Все ясно, отец. Подробности связей "Ньюронетикс" с фашистами? Ничего не знаю, и знать не хочу. Разрешите идти?
- Я что, уснула?
Явление второе.
- Вроде того.
Аска шлепнулась в кресло рядом и зевнула.
- Ну, и где этот гад? - полюбопытствовала она, изучая экраны. Трогать что-либо в кабине я ей запретил, даже радарные и визирные панели. Не люблю я этого.
- Драпает. Судя по сигналам, вызывает свой корабль.
Она кивнула, массируя себе плечи: опять, скорее всего, в медблоке дрыхла вместо того, чтобы нормально улечься у меня в кровати. "Гордость у некоторых не лечится".
- Я Бетховена включу.
"... и вкусы - тоже". Ну что за существо: в кабине боевого фрегата слушать музыку. Хотя марши...
- Да мне плевать. Только в наушниках.
Аска хмыкнула и демонстративно включила громкую.
"О, черт". Мелодию даже я уже знал. Это был чертов "Marsch Des Yorckschen Korps", и меня, наверное, будут жарить в аду под эту бравурность и пафос. Я пожал плечами и отвернулся, чувствуя испытующий взгляд рыжей: та, наверное, на какую-то реакцию надеялась, дескать, чтобы я одобрил или вскипел от негодования. Но это значит: пререкаться, выяснять, что-то обсуждать.
Скучно. И голова от этого болит даже безо всяких "Серий".
- Навевает, правда?
Явление третье. Я ее когда-нибудь пристрелю. Один из самых дурацких ее подкатов: мол, давай поговорим о прошлом. Подразумевается, само собой, "о нашем прошлом", причем, о прошлом, которого никогда не было: мы никогда не слушали вместе эти ее марши. Да и всего остального тоже не случилось.
- Мне не нравится.
- Понятно. Поставить джаз?
А это уже что-то новенькое. Сорью смотрела на меня, и я сейчас отчетливо видел, зачем мне нужна эта рыжая стерва. Вызов. Постоянный и непрекращающийся, словно на тебя навели ствол, и никакая "Серия" от такого не прикроет. В такие моменты я точно знаю, почему тогда, среди горящего управления я не нажал на курок. А ведь можно было бы даже не мараться: просто приказать "Серии" нанести последний - сто какой-то там удар по истерзанной кукле. "Тем более что я давно уже путаю, кого как убил: кого руками "Серии", кого своими собственными".
Можно было всего этого избежать, и этого разговора тоже. Можно было, и, наверное, стоило, потому что на нее периодами находило, и находило чертовски неслабо. Она доставала меня какими-то мелочами, что-то вышаривала там, в прошлом. Какие-то глупые эпизоды. Аска вспоминала, как Редзи Кадзи вешал мне на грудь медаль. Я запомнил, что этот фарс был в большом каком-то зале, а Аска говорила о пустых глазах скешника. Я едва помнил даже формулировку: "За пресечение узурпации полномочий и чего-то там", - а рыжая все не могла успокоиться и пыталась рассуждать о самой Кацураги. И это при том, что ни черта о ней не знала. Даже как погибла капитан. "Вообще-то майор, - поправил я себя. - Пусть всего два дня - но майор".