Человеческое тело

Эджитто не верится, что это Ирене объявила им всем смертный приговор. Понимая, что он рискует показаться еще более невоспитанным, Эджитто все-таки говорит:

— Мне трудно поверить, что Саммартино на такое способна.

Баллезио вскакивает и, опираясь на стол, в ярости наклоняется к Эджитто:

— Это ваше шестое чувство подсказало? Небось то, что в яйцах сидит? Простите, но таких ошибок даже в первом классе не делают.

Эджитто не понимает, что Баллезио знает точно, а о чем лишь догадывается, что ему известно, а что нет, и кто ему рассказал. Не исключено, что сама Ирене все и выложила полковнику. Хоть кому-нибудь здесь можно доверять? Намек полковника, независимо от обоснованности подозрений, сбивает его с толку, он чувствует себя так, словно стоит голышом. Вся храбрость пропала.

Командир тычет в его сторону пальцем:

— Послушайте меня! Идите и исповедайтесь, пока есть время. На всякий случай. Все, вы свободны.

Офицеры снова сходятся на совещание, собираются отдельные роты и взводы, в итоге у каждого складывается довольно расплывчатое представление о том, что он должен делать. Настроение бодрое, особенно у тех, кому предстоит участвовать в операции: хотя они и осознают опасность, которая им грозит, когда они покинут безопасную зону, так они смогут немного проветриться и стряхнуть с себя пыль, накопившуюся за проведенный здесь месяц. И вообще, разве можно быть солдатом и хоть иногда не стрелять?

Только Чедерна, хотя именно он теоретически любит пострелять больше других, не разделяет всеобщего воодушевления. Он страшно боится предстоящего телефонного разговора. Тянет с ним много часов, вот и сейчас пропустил вперед двоих ребят. Он обгрыз костяшки пальцев, и теперь, когда он снова засовывает их в рот и сосет, чувствуется вкус крови. Аньезе не обрадуется. Он и нервничает из-за того, что не знает, как она прореагирует. Неужели он, которому все нипочем, так боится женщины? Его это бесит, и из-за этого он боится еще сильнее — какой-то замкнутый круг, с ума можно сойти. Одно он знает точно: он не скажет ей ничего, отдаленно напоминающего правду, это совсем ни к чему. Не скажет, что отпуск лично отменил этот жирный боров полковник Баллезио, потому что Чедерна неудачно пошутил, а этот урод Митрано ночью расстрелял свой спальный мешок. Не скажет, что скорее всего отпуск ему уже не дадут и он рискует оказаться единственным в полку, кто проторчит здесь безвылазно полгода. Не скажет, что он расстроен, — чего-чего, а этого от него не дождутся!

Чедерна хватает трубку. Она еще влажная от пота солдата, разговаривавшего перед ним. Аньезе отвечает неуверенным голосом.

— Это я, — говорит Чедерна.

— Ты?

— Ага, я.

— Я скучала, родной.

— Меня не отпускают.

Почему Аньезе медлит с ответом? Ну же, скажи хоть что-нибудь!

— Мне очень жаль! — прибавляет Чедерна, мгновенно забыв о том, что не хотел показывать, насколько он расстроен.

Но она молчит.

— Эй, ты меня слышишь?

Тишина.

— Не надо играть в молчанку! Завтра начинается операция. Подробности рассказать не могу, дело серьезное. Участвовать будут все, так что уехать я не могу.

— Даже не пытайся. — Голос у Аньезе бесцветный, но спокойный — вовсе не то, чего он ожидал. Он был готов к тому, что она разрыдается, что будет ворчать и сердиться, но не к этому. — Даже не пытайся разжалобить меня разговорами про всякие операции, опасность и прочую чушь!

— Я же тебе сказал. Думай что хочешь!

— Вот именно. Я буду думать что хочу.

Повесила трубку? Или нет? Эти длинные паузы совсем сбивают его с толку.

— Аньезе!

— Мне нечего тебе сказать.

— Я приеду после защиты диплома, идет? Вместе съездим отдохнем, как я тебе обещал. Тогда и погода будет лучше.

— Никуда мы с тобой не поедем, Франческо. И вообще ничего не будет. А теперь извини, мне пора.

— Что ты хочешь сказать?

Аньезе делано смеется так, что гвардии старшего капрала пробирает дрожь.

— Знаешь что? Это отличный подарок на мою защиту, Франческо! Лучше ты придумать не мог. Мои подруги как раз решили куда-нибудь съездить. Без мужчин. Я им сказала, что не могу, потому что приедешь ты, но на самом деле мне очень хочется с ними поехать. Так хочется, как никогда не хотелось.

Чедерна понимает, что пластмассовая трубка вот-вот разлетится вдребезги. Он ослабляет захват:

— Никуда ты со своими лохушками не поедешь! А поедешь — морду набью.

Аньезе разражается громким хриплым смехом.

— Ну ты и дикарь, Франческо Чедерна!