Человеческое тело

Когда я остановился перед церковью, приглашенные быстро зашли внутрь. Лишь тогда я взглянул на Марианну, но она от меня уже больше ничего не ждала. Она сидела с отрешенным, отсутствующим видом, с тем же покорным смирением, с которым она выслушивала разглагольствования Эрнесто.

Я заглушил двигатель. Теперь мне предстояло преодолеть взаимное отторжение наших тел, слишком похожих друг на друга, и в последний раз обнять ее, незамужнюю. Когда я прижал ее к себе, она внезапно ослабла и задрожала. Я не выпускал ее из объятий, пока она не успокоилась.

— Обещай, что никаких дурацких шуточек на банкете не будет! — сказала она.

— Ты мне это уже тысячу раз говорила.

— Я не хочу, чтобы кричали «горько, горько», «ура молодым» и всякие прочие глупости. Терпеть все это не могу.

— Я знаю.

— Поклянись!

— Клянусь.

— И никаких речей я произносить не буду, ясно? Никаких, даже благодарственных. Это было бы…

Странно, договорил я про себя.

— Никаких речей не будет.

— Ты поклялся, — напомнила Марианна.

Она часто дышала ртом, словно забыв, что дышать можно и носом.

— Ты готова? — спросил я. Пришлось произнести это так, чтобы не выдать нетерпение. Мы уже приехали в церковь, все нас уже видели, какой-то неизвестный мне тип стоял на пороге и приглашал нас войти. Я вел машину в метель, надетая на меня рубашка резала горло, я испытывал невероятную досаду, растерянность и страх от того, что нахожусь здесь в этот день и делаю вид, будто рад тому, что сестра выходит замуж: ну когда же мы соберемся с духом, выйдем из машины и все это закончится?

Марианна резко выдохнула и потянулась к окну посмотреть, не утих ли снегопад, словно это из-за него она сидела в машине и не выходила. Из-за хлопьев снега, накопившихся на стеклах за то время, пока мы ждали в машине, почти ничего не было видно, мы словно томились в ледяной коробке.

— Думаешь, они придут? — тихо спросила она.

— Нет. Не думаю. Ты же все ясно сказала.

— Может, на банкет?

— И на банкет не придут.

Она поднесла ко рту большой палец. С отсутствующим видом по-детски погладила губы.

Хотя мне самому этого совсем не хотелось, я все же спросил:

— Позвать их? Наверное, они с радостью к нам присоединятся.

Марианна выпучила глаза.

— Даже в мыслях такого не было. Я им не позволю украсть у меня сегодняшний, особенный день.

Особенный? Да, в некотором смысле день был особенный. Марианна надула щеки, как девочка.

— Все всегда происходит не так, как ты себе представляешь, правда?

— Почти всегда.

Она снова взглянула в зеркальце, проверила макияж, сняла с ресниц комочек туши. Потом, фыркнув, откинула голову назад.

— Ну и что? Ты приехал со мной, так гораздо лучше. Пошли, солдат, нам пора к алтарю!

И не дожидаясь, когда я сделаю это сам, распахнула дверцу.

Круг смерти

Армия вокруг тебя, над тобой, под тобой, внутри тебя. Если ты пытаешься от Нее скрыться, значит, все еще часть Ее. Если пытаешься обмануть Ее, на самом деле Она обманывает тебя.

У Армии нет лица. Нет лица, которое Ее представляет. Не начальник Генштаба, не министр обороны, не генералы, не их подчиненные. И не ты.

Армия была до тебя и будет существовать, когда тебя больше не будет, вечно.

То, что ты ищешь, уже находится здесь, просто твои глаза должны научиться видеть.

Армия не испытывает чувств, но Она скорее друг, чем враг. Если ты любишь Армию, Она будет любить тебя — как именно, ты не знаешь и никогда не узнаешь.

Не смешивай Армию с грязью, не оскорбляй Ее и, главное, никогда и ни за что не предавай.

Полюбив Армию, ты полюбишь самого себя.

Твой долг — беречь свою жизнь, всегда, любой ценой, ибо она принадлежит не тебе, а Ей.

Армия не проводит различия между душой и телом, Она заботится о них обоих и распоряжается ими.

Армия выбирает тебя, а не ты Ее.

Армия предпочитает молчание болтовне, суровое лицо улыбке.