Человечество: вчера, сегодня, завтра

— Когда я перешел с поста председателя президентского Совета экономических консультантов на должность главного экономиста во Всемирном банке, — спокойно начал говорить заокеанский гость, — мне показалось наиболее тревожным то обстоятельство, что МВФ и министерство финансов США часто выступали за рубежом именно с таких позиций, которые были прямо противоположны тому, что мы отстаивали у себя на родине. Мы боролись у себя против приватизации Системы социального обеспечения в то время, как проталкивали ее за рубежом. Дома мы боролись против поправки к Конституции, требующей сбалансированности бюджета, которая ограничила бы наши возможности использования экспансионистской фискальной политики в случае спада; но за рубежом мы требовали свертывания бюджетных расходов от стран, где начиналась рецессия. Дома мы боролись за закон о банкротстве, защищающий дебиторов и дающий им возможность возобновить дело; за рубежом мы рассматривали банкротство как нарушение кредитного контракта. В наших внутренних делах мы добивались изменения устава Федеральной резервной системы (ФРС), концентрировавшего ее внимание исключительно на инфляции — мы были встревожены тем, что ФРС уделяет недостаточно внимания созданию рабочих мест. За рубежом мы требовали, чтобы центральные банки занимались только проблемой инфляции.

В Соединенных Штатах мы признавали границы рыночного механизма и считали, что государство должно играть важную роль. Но хотя мы сами не верили в рыночный фундаментализм, как в концепцию, согласно которой рыночный механизм может сам решить все проблемы экономики (и общества); мы пропагандировали рыночный фундаментализм для остального мира.

Идеи рыночного фундаментализма нашли отражение в концепции базовой стратегии развития, которую отстаивают МВФ, Всемирный банк и министерство финансов, начиная с 1980-х годов; стратегия, которую часто называли «неолиберализмом» или, поскольку большинство ее основных разработчиков находились в Вашингтоне, именовались «Вашингтонским консенсусом». Она включала минимизацию роли государства посредством приватизации предприятий, находившихся в государственной собственности, свертывания государственного регулирования и государственного вмешательства в экономику.

Реализации двойных стандартов в экономической политике содействовала благоприятная ситуация, которая сложилась после окончания холодной войны. В начале 90-х годов прошлого века постсоциалистическое пространство Советского Союза и Восточной Европы как мощный пылесос втягивали в себя доллары тоннами. На эти доллары США покупали там не только материальные ресурсы, но и умы. А туда поставляли ширпотреб, включая «ножки Буша». В итоге — экономический бум давно невиданных масштабов.

Журналисты и эксперты провозгласили наступление «новой экономики США». Обозреватели наперебой доказывали, что рецессии ушли в прошлое, глобализация несет процветание всему миру. На встречах в верхах, включая «большую восьмерку», мы расхваливали наши успехи и уверяли взиравшие на нас с некоторой завистью другие развитые страны, что, если им удастся внедрить нашу модель капитализма, они добьются такого же процветания. Вместе с глобализацией наступила эра распространения американской модели капитализма, в основе которой лежит откровенный индивидуализм.

Но уже к концу десятилетия стало очевидным, что «новая экономика» не более как кратковременный взрыв активности. даже гиперактивности, неизбежно сменяемый крахом, — явление характерное для капитализма уже в течение двухсот лет. Исключение состояло лишь в том, что на сей раз «мыльный пузырь», то есть бум, был гораздо больше, поэтому и его последствия гораздо серьезнее. И не только для США, но и для большей части остального мира.

Первые острые кризисы вспыхнули в 1997 году в Корее, Индонезии и Таиланде, в 1998 году в России и Бразилии. В самом начале нового тысячелетия, фондовая биржа, конечный барометр экономики, достигла максимального за все время своего существования уровня. Комплексный индекс NASDAQ, в который входят, главным образом, акции корпораций высоких технологий, взлетел с 500 в апреле 1991 года до 1000 — в июле 1995 года, а в марте 2000 года достиг максимума — 5132. Бум на фондовом рынке способствовал росту доверия потребителя, которое также достигло новых высот и обеспечило мощный импульс инвестиционной деятельности, особенно в бурно развивавшихся секторах телекоммуникаций и высоких технологий.