Человечья магия

Слева от двери — особое зеркало, золотое, заговорённое. Пламя вечного факела над ним слегка подрагивает, в ближайшие дни стоило бы обновить заклинание. Раздеваюсь, избавляюсь от неприятно липнущей к коже плёнки. Я никогда не ношу шкурку тут, а с недавних пор — и не только по привычке. Смотрю на свое отражение и вижу то, чего не увидели ни оборотни, ни Антуан — затравленный взгляд насмерть перепуганной девчонки. А может быть, я всё придумала и ничего невозможно там разглядеть. Просто завтра мне стукнет семнадцать, и как раз полнолуние, удобнее не придумаешь. Надо решаться. Противно и страшно, но — надо. Я уже не ребёнок.

Мне ещё и десяти не было, когда горожане стали считать меня взрослой и обходить Дом у Старого кладбища дальней дорогой, а на двенадцатилетие Король сделал роскошный подарок — указ о признании Ференциаты из клана Фейри-Ке полноправным Мастером Серебряных дел. Необычное явление для нашего рода, где обучались — играя, за официальным признанием не гнались и могли оставаться детьми, давно уже обзаведясь своими собственными. Впрочем, если ты последняя из этого самого рода, и все твои родичи перебиты у тебя на глазах — это хороший стимул для ускоренного взросления. Да и сомнений в том, кем именно надо быть, чтобы выжить, тоже не остается. Ни малейших.

Человеком, конечно же!

Самым сильным и абсолютно свободным. Вольным. Независящим от времени суток и фазы луны. Почти всемогущим. Совершенно спокойно и без малейшего напряжения заходящим туда, куда его ни разу не приглашали. Не боящимся прямых солнечных лучей. Отражающимся во всех зеркалах, даже в самых простых, стеклянных, а не только в тех, что из заговорённого золота. Способным держать голой рукой серебряную цепочку. Тем, кого даже осиновый кол в сердце, одинаково смертельный для любого из нас, не может убить до конца, ведь не случайно же их прозвали «живущими вечно».

Быть человеком — это свобода.

Полная и безграничная.

Можно идти жарким днём по пыльным улицам города — и ощущать эту свободу каждой клеточкой тела. И знать, что во всём королевстве нет ни единого существа, которое бы не испытывало страха и зависти при одной только мысли о подобной свободе… даже у Короля в глазах иногда проскальзывает смешанная с восхищением тень. Человечность — не важно, врожденная или благоприобретенная, ставит тебя на ступеньку над прочими.

Вечные, мать их.

Высшая раса.

Если я кого и не люблю больше, чем оборотней — так это именно их, высших и вечноживущих. Хотя, конечно же, человеком в нашем мире быть удобно, с этим никто не поспорит. Не спорю и я. Пользуюсь. Удобно, да.

Особенно если на самом деле ты вовсе не человек.

Перед работой решаю заглянуть в тайную комнату. Час, конечно, неурочный, но не тащить же клубнику в мастерскую! Повод надуманный, знаю. Последнее время я слишком часто выдумываю разные поводы…

У этой комнаты хитрая дверь, если закрыть плотно — ни один оборотень не вынюхает. Её устроил еще мой отец, любил он такие захоронки на разные случаи жизни, с двумя-тремя потайными выходами и системой маскировки. Жаль только, что убивать нас тогда пришли вовсе не оборотни, а те, кого он всю жизнь считал не более чем курьезом природы, забавным тупиком эволюции, пусть даже и награжденными интересным свойством никогда не умирать насовсем.

Ты был не прав, отец…

Тогда меня спасла маска — мы часто играли в людей, мы вообще очень много играли тогда… Второй раз она спасла меня уже во время Ответной Резни, когда наши добрые соседи решили помочь бедной сиротке осознать своё новое положение — ну, а заодно и прибрать к более достойным рукам оставшееся без взрослых хозяев имение. Подбадривая друг друга и похохатывая, они вышибли дверь, а потом кто-то из оборотней пригласил остальных… ненавижу оборотней.

Ох, с каким же воем они бежали потом из моего дома, давя и отпихивая друг друга в узком проёме дверей! Я тогда убила троих из отцовского револьвера, но куда больше их напугало моё лицо и серебряный кинжал, который я держала голой рукой. После той ночи меня зовут Тварью-с-холма за глаза и Госпожой в лицо. Пусть. Зато не называют ребёнком и бедной сироткой.

Королю я потом сказала, что меня поцеловала мама, перед самой смертью. Он поверил — иногда такое срабатывало. Да только вот мама моя не была человеком, это всё слухи, которых мы, правда, не опровергали. Это и есть главная тайна нашего рода. Можно привыкнуть ко всему — даже к серебру. Если начинать по чуть-чуть, постепенно увеличивая дозу.

Меня приучали с рождения. Сначала очень больно, потом просто больно, но через некоторое время становится только немного противно. А потом привыкаешь и к этому…

— Ференциата!..

Эдвин не спит и полностью одет. Вскакивает с застеленной койки, бросается мне навстречу, расплываясь в счастливой улыбке. Ко всему привыкаешь, и когда-нибудь я, наверное, привыкну к этой улыбке, но пока каждый раз обрывается сердце, а ещё он так произносит мое имя, что слабеют колени. Вот она, причина. Та самая. Эдвин, Эдвин, что же мне делать с тобою, да и с собою тоже…

— Ференциата…

У него горячие руки и жадные губы.