Из подъезда выходил мужчина средних лет, когда Человеков силой своего напора прижал зеваку к железной двери. В спину посыпались оскорбления, но парень их не слышал. Он настойчиво взбирался по лестнице наверх, по лестнице в осиный улей. Музыка между тем начинала всё сильнее бить по ушам. О, эта проклятая музыка, звенящая из портативной колонки или автомобиля недолюда. Их мозг не способен понять, что этот шум может разбудить маленького ребёнка или нарушить покой вернувшегося с тяжелой работы человека или даже принести физическую боль человеку со слуховым аппаратом. Нет, они не способны мыслить и анализировать. Самовлюбленность – их порок. Они считают себя обездоленными, бедными и брошенными на кровожадность мира, но не подозревают, что сами и пожирают этот мир. Самооценка этих личностей низка. Хоть они и пытаются доказать обратное.
Лестничная клетка пятого этажа уже виднелась, и слышались топот, смех и брань. Входная дверь была открыта настежь. Коридор был заполонен целующимися парами. На полу успела образоваться лужа рвоты. Человеков уже не просто закипал, он плавился в гневе. Пробираясь к кухне, Человеков помнил, что под столом, который был захламлён различным алкоголем, на том же месте лежит орудие возмездия. Так и случилось. Тупой нож лежал на месте. На полу под табуреткой. «Карать и выметать», – повторял про себя Человеков. Он уже поднял нож. Он идёт по коридору в зал к колонке сквозь толпу недолюдов. Тупое лезвие с легкостью поразило музыкальную колонку. Музыка вместе с надоедливым плясом прекратились. Недолюды уставились на человека с ножом.
– Эй! – гневалось пьяное существо. – Это моя колонка, урод! – на лице окружающих его собратьев образовались улыбки, по всей видимости, существа предвкушали намечающуюся бучу. – Ты вообще кто!? – существо положило свою руку на сломанную колонку.
Заметив это, Человеков со всей силы вонзил тупой нож в ладонь существа, отчего тот издал душераздирающий вопль, а улыбки с лиц его собратьев быстро улетучились.
– Пошли вон! – взбесился Человеков. – Чёртовы выродки! Пока я ваши никчёмные тела не раскромсал на кусочки! Вон! – сказанные слова подействовали незамедлительно. Вся стая недолюдов, прихватив своего раненного собрата, покинула квартиру. Словно дикие хищники, они испугались крика.
Зал опустел, оставив Человекова наедине со своим гневом. Гнев спрашивал: «Где Инга?» Рванув к двери, ведущей в её комнату, Человеков с ноги ворвался во внутрь. В зелёной футболке и чёрных коротких шортах она лежала на своей кровати. Рядом с ней лежал какой-то парень. Инга что-то мямлила, а парень ласкал её оголённые лодыжки и целовал шею.
– Не ломайся… – шептали губы существа.
Человеков подошёл к нему сзади и одним рывком повалил на пол. Существо с оголенным торсом вскочило с места и уже было пошло на человека, но, увидев опасность в виде окровавленного ножа, отступило.
– Три! Два! – угрожающе кричал Человеков.
Существо, видимо, осознав опасность до конца, рвануло к выходу из квартиры. Кинув шальной взгляд на Ингу, Человеков навис над ней и замахнулся ножом. Казалось, долг организации почти был отдан, но девушка опять начала мямлить.
– …Жора… Это ты…
Девушка слабо подняла свою руку и коснулась кисти парня, отчего тот пошатнулся в своих намерениях и опустил нож.
Глава II
– Какая же унылая погода. – рассуждал Родион, сидя на балконе своей квартиры. – Зимой чёрный снег с жёлтыми вкрапленьями, весной, грязевые ванны после растаявшего снега, летом жара с пыльными вихрями, а осенью дождь, туман, холод, и все месяцы сопровождаются абсолютной разрухой. Думаю, Торф никогда и не видывал ничего другого, кроме этого, мучительного уродства. – взглянув на противоположный многоквартирный дом, Родион устало вздохнул. – Человечник. Удивительное сооружение, этот человечник. Куда ни ткни, в любую точку нашего города, всегда обнаружишь увядающей многоквартирный дом с историей в полвека и с балконами, будто бородавки понатыканными по всему фасаду дома. Да-а-а. Такое ощущение, будто архитектор, когда проектировал подобные сооружения, испытывал самые гадостные эмоции, какие только мог испытывать человек. Нет, архитектор явно ненавидел и, скорее всего, презирал свою работу.