И ещё. За три дня, проведённые с ним, Алекс ни разу не заметил, чтобы Бонифаций хотя бы однажды попросил его есть. Или пить. Казалось, полосатый хищник, словно верблюд, мог довольно продолжительное время обходиться без подзарядки. Ну и, соответственно, и до ветру не ходил или по большому счёту. Выносливое было животное. Само в себе. Такая вот ещё была особенность.
Голубоглазый Алексу очень нравился. Он чувствовал к нему симпатию, несмотря на всю необычность первого. Ощущал некое родство душ. Почему? Объяснить это словами было невозможно.
В русскую деревню, как и в ирландскую, в которой они уже побывали, вела такая же простая, протоптанная человеческими ногами тропинка. Тропинка уходила за пригорок, поросший мощными соснами. Отсюда, из-под указателя, деревня была не видна. Пахло хвоей, сыростью и даже какой-то сказочностью. И Алексу на миг почудилось, что вот сейчас из-за деревьев им навстречу выйдет… ну, не дьявол, конечно, но как минимум леший. Весь такой мохнатый, грязный и непременно тёмно-зелёный. И обязательно, разумеется, с сучковатой палкой-клюкой.
И что самое удивительное, кто-то, очень похожий на возникший у Алекса образ, действительно вдруг показался на пригорке. Материализовалось некое непонятное существо – то ли человек, то ли персонаж из сказки. То ли ожившее пугало
огородное, наряженное в одежду из хвойных веток, травы и листьев всяких. А в руке, или что у него там было, оно держало что-то наподобие посоха. Большое было расстояние, поэтому понять было сложно.
Ясно как день, что не леший был это вовсе. Алекс в лешиев не верил. Понятное дело, что, скорей всего, это был кто-то из местных, облачившийся в сей странный наряд, и поэтому Алекс, добродушно улыбнувшись незнакомцу, извлёк из своего подсознания запрятанный далеко-далеко русский язык и как можно громче сказал:
– Я пришёл с миром, брат! Я такой же, как ты! Мы с тобой одной крови!
Алекс поймал себя на мысли, что произнесённая им тирада очень смахивает на слова из какого-то покрытого пылью веков детского мультика. И пока он вспоминал, из какого именно, «леший» вдруг нагло нацелил на него свою «клюшку» и выстрелил. То, что «леший» именно выстрелил, Алекс понял не потому, что увидел вспышку или услышал хлопок, а потому что давление воздуха как-то сильно изменилось, как-то необычно придавило его. Но мишенью оказался не он, а никого никогда не обидевший Бонифаций. Тигрёнка просто в одно мгновение разнесло на кусочки, а кровью и плотью забрызгало Алекса с ног до головы. Кровь попала в глаза, Алекс на несколько секунд потерял зрение, а когда оно снова вернулось, то увидел, что «леший» всё ещё тычет своим оружием в его сторону и опять что-то там нажимает.
4
Пал Палыч почесал пятернёй свою седую щетинистую бородёнку, потом грязноватым ногтём ковырнул между редковатыми зубами, освобождаясь от застрявших волокон курятины, и, причмокнув от удовольствия языком, шепеляво-картаво ответил:
– Ну, с тоз. Если ты зэлаес знать, изволь. Андлюха посему в вас пальнул? Поскоку мы илланцев не залуем. Они повадились у нас самогон тылить. Мало им свого. Ты ихнее дельмо пил? Не пил. А я пил. И знаю, сто говолю. Ну, плисли бы как люди, поплосили, мы бы им лецептулу ластолковали, наусили бы, сто да как. А то подсылают лазутсиков, волов, одним словом. Надоело. Андлюха в засаде сидел. Думал, ты илландец. Есть там у них такой зэ, на тебя похоз. МакКалтнем клицют. Ну и не ласситал. Бухой он был, понимаес? Подоглевался – холодно ведь. А язык? Язык-то они тозэ нас толмацют. Нахватались, гниды… Ты анекдот пло илландца, котолому подалили водные лызы, знаес?