Человек

— Тю-тю, земеля, увезли твою Забаву Путятишну. Она тебе кто? Сестра? Жена? — устало поинтересовался он. — Чего ты уперся? Ну, это быдло можно понять, они себе уши накачали и думают, им все позволено. Но ты-то интеллигентный человек, ты же должен уметь с любой ладить. Ну, что, зёма, уговорил?

— Меня Тимуром зовут, — зачем-то соврал я.

— Очень приятно. Роман. Ну, не смотри ты на меня так. Хорошо. К тем двум еще сотню накинешь, и я тебе предоставлю её в целости и сохранности. — Сутенер рассмеялся. — Ишь, сказанул. В целости они уже давно не наблюдаются. Короче. Три бумаги, и она твоя.

Я кивнул, и Роман тут же достал из-за пазухи мобильный телефон и, не глядя, набрав номер, сказал:

— Серебристый «мерин», в нем четверо. Номер…

Он продиктовал номер. Через пятнадцать минут в арку двора въехал знакомый уже серебристый Мерседес. Из него вышли все те же молодые люди. Они были сильно раздражены.

— Что за дела, в натуре? — обратились они к сутенеру. — Мы только выехали, нас тут же менты повязали. Документы проверили, шкур отобрали.

— Вот шакалы! — закричал Роман, матерно ругаясь, — им и башляешь, и девок даешь, они еще и клиентов грабят. Ну, менты, они и есть менты — сучье племя. Но, с другой стороны — это судьба. Ей богу, намаялись бы. Выбирайте других, они все у меня вкусные. А выезжайте не там, где ехали, а в эту арку и по дорожке налево.

— Смотри, в натуре! — не унимались ребята.

— А я… А моя в чем вина? Я ведь тоже мог бы засомневаться. Кто знает, может, вы их уже отымели, выкинули и за другими приехали, или к корешам пересадили. В нашем деле без доверия нельзя. Я же вам верю. Верьте и вы мне.

— Много говоришь, — огрызнулись ребята.

Они выбрали двух других, сели с ними в машину и уехали по указанной сутенером дорожке.

Как только Мерседес скрылся за поворотом, Роман открыл дверь своего авто и сказал:

— Садись, Тимур, поехали в ментуру.

У Романа был нервный тик, дергались щека и глаз, да и говорил он, на нервной почве, заикаясь.

Когда ехали в «ментуру», глядя на его дергающуюся щеку, я спросил:

— Тяжелая, наверно, работенка? Никогда не хотелось сменить?

— Сменить? А на что? В ОМОНе я был два года, в «личке», личной охране, год проторчал. Надоело. Ушел. Живешь чужой жизнью, ни выходных тебе, ни проходных. А тут чего? Бандюки свои, менты свои, бобла немерено. Работка не пыльная. От добра добра не ищут. А что еще нужно? Бывает, заезжают отморозки. Одни приехали, взялись права качать. Я повалил одного на землю, стал душить, он аж посинел. Заскочил в машину, только их и видели. Случается, приезжают и дикие менты, но и с ними тоже вопросы решаем. Жить можно. Я здесь родился и вырос, сам себе хозяин. Всех знаю, все меня знают. Отец был заместителем начальника отделения милиции. Туда, кстати, едем. На этой территории, если я даже кого и убью, мне ничего не будет. Вот и приехали.

В помещение отделения милиции Роман, действительно, вошел, как к себе домой. Со всеми радушно поздоровался, в особенности с одним пожилым капитаном, с которым о девушках разговор и завел:

— Где, Палыч, мои курочки?

— Как полагается, в курятнике.

Девушки сидели в железной клетке для задержанных.

— Не трогали?

— Обижаешь, Роман. Мы люди дисциплинированные. Только по взаимному согласию или с разрешения… — Он так и недоговорил, с чьего разрешения, рассмеялся. Смеялся недолго, перестав смеяться, Палыч вдруг поинтересовался:

— Как, эти верблюды двугорбые не воняли?

— Да, не особо. Я им такую пургу там нагнал. Они кричат: «Менты козлы!», и я кричу: «Менты козлы!». Поверили.

Палыч улыбался, слушая Романа, но затем улыбаться перестал и стал его наставлять.

— Вообще-то нельзя допускать, чтобы голос на тебя повышали. Я считаю, за это надо обязательно наказывать. И потом объясни ты мне, старому, что это за слово такое «менты»? Я смысла не пойму.

— У нас, когда я был в ОМОНе, оно расшифровывалось так: «место нашей тревоги», — растерянно пояснил Роман, явно не ожидавший подобной реакции на свои слова.

— Не понимаю. Эти слова: «мусор», «легавый» — они для меня ясны. Я их даже за оскорбление не воспринимаю. МУСР — это аббревиатура Московского уголовно-сыскного розыска. Так было даже при батюшке царе. После революции слово «сыскной» убрали, остался МУР. А легавыми называли из-за значка на отвороте пиджака. Там был у сотрудников приколот кругленький значок с изображением морды охотничьей собаки, легавой. Мол, не уйдете, все одно, достанем. Из-за этого «легавыми» звали. А что за «мент»? Да, еще употребляют в ругательном смысле. Хоть убей, в толк не возьму.

— А я и сам, Палыч, другого смысла не знаю. Знаю «место нашей тревоги». Но как это в ругательном смысле можно? Не знаю. Я тебе, помнится, должен был. Вот сотня баксов, мы в расчете. Давай мне курочек моих, а то им здесь, смотрю, понравилось. Пригрелись на жердочке, не хотят уходить.

— А что? У нас, как дома. Оставил бы, Роман, одну, для дела. Она бы нам задание сделать помогла. Длинноногую не прошу, понимаю. А вот эту бы, страшненькую.

— А что, может, оставим? — обратился Роман ко мне с издевательским вопросом.