Человек

— Не может. И мой тебе совет. Никому никогда ни здесь, ни на зоне не рассказывай свои бредовые сны. Запомни раз и навсегда. Воровство — это не болезнь. Строгого определения тому, что есть такое, на самом деле, воровство, просто не существует. Для нашего народа, на данный момент, это просто образ жизни. Условия необходимые для выживания. Коммунисты семьдесят лет делали людям уколы и ставили их к станку, научили нести с трибун тот самый бред про общественно-полезный труд, точить болванки, но воровать они людей так и не отучили. Возьмём Сталина, тот расстреливал миллионами, но человека изменить и ему не удалось. Потребность воровать у человека в крови. Она есть в каждом. Но, у большинства всё это в зачаточном состоянии, совершенно не развито, заглушено сказками о совести, страхом понести наказание. Как только объявят, что за воровство человек не несёт уголовное наказание, люди разворуют не то что землю, но и вселенную. И, никакие уколы не помогут. Так, что не верь, Степан, кошмарным снам.

— Так всё же, что такое воровство?

— В нашем с тобой случае, Стёпа, это профессия. Осознанная необходимость. Даже более, чем просто профессия, это идеология. Ты пойми, идёт постоянная война между государством и личностью, и в свою очередь война между этими самыми личностями. Тут, кто кого. Каждый за себя. Есть, конечно, в этой жизни и настоящие друзья, не те хлебные, которые, как ты правильно подметил, станут окружать меня на зоне ради своей выгоды, а такие что готовы жизнь за тебя отдать. Вот они-то и составляют то настоящее воровское братство, ради которого можно и нужно жить. Хорошенько запомни одно. Вор — это аристократ, это король уголовного мира. Не смей и думать о том, чтобы встать к станку. Там, где ты будешь сидеть, за тебя будут работать другие. Нас слишком мало, чтобы разбрасываться. Я пошлю с этапом весточку и тебя повсюду, куда б не пригнали, примут как своего. И запомни ещё вот что. У тебя богатый внутренний мир, наивная и чистая душа. Спрячь всё это, затаись, не показывай на зоне никому этих сокровищ. Не поймут. Самые лучшие движения души примут за слабость. И не сомневайся в идее, в том что принадлежишь к высшей касте. Ведь только подумай, какую смелость, какое мужество надо иметь, чтобы бросить вызов общественному мнению. А ты наплевал на них. Ты им бросил в лицо перчатку. Этим гордись. Ну? Что опять голову повесил?

— Да, меня эта мысль поразила. Неужели же, Харлампий Харитонович, в душе каждый вор?

— Наивный ты, Степан, человек. Кто-то крадёт чужую жену, кто-то деньги доверчивых вкладчиков, кто-то чужую рукопись. Все люди — воры. Нет такого, который хоть раз да не украл. Конечно, вор вору рознь. Есть такие, что с жиру бесятся, из баловства крадут у нищей слепой старухи последнюю копейку из кошелька. По мне, так их ворами считать нельзя — обыкновенная крыса. Таким надо в ту же секунду головы отрывать. Только так. Настоящий, уважающий себя вор, выбирает себе, как правило, достойного противника. Жизнь интересна лишь тогда, когда на карту поставлено всё. Вот тогда весело.

Говорил Матыгин громко, с пафосом, явно рассчитывая на публику. И сидевшие в камере воры, слышавшие то, о чём он говорит, как бы поддерживая его, согласно кивали головами.

Ночью Скокову не спалось, он мысленно продолжал диалог с Харлампием Харитоновичем.

«Но если подумать. — рассуждал Скоков. — Никто не станет работать, сеять хлеб, затем его убирать, выпекать булки, все будут воровать. Умрём с голоду. Скажешь ему, а у него на всё ответ готов. Скажет: не умрём. Изучай классику. Что Пушкин писал в своих маленьких трагедиях? Что там Моцарт у него говорит? „Нас мало избранных, счастливцев праздных“. Скажешь, что смущает тюрьма. Что я в ней задыхаюсь. Ответит: в тюрьме сидели все лучшие люди земли и даже Иисус Христос. Кто не был в тюрьме, тот зря прожил жизнь, тот не знает её изнанки, не может ни о чём судить правильно. Тюрьма — школа жизни. Надо просто научиться философски относиться к ней».

За размышлениями Скоков не заметил, как с ним заговорил не вымышленный, а что ни на есть настоящий Матыгин, которому в эту ночь тоже не спалось.

— Чем я от тебя отличаюсь? — тихо спросил он.

— Вы, Харлампий Харитонович, авторитетный вор, а я молодой, начинающий, — испуганный столь неожиданным появлением своего давешнего собеседника, ответил Скоков.