Начиная с Никарагуа, Анри то и дело забывался тоскливым сном и просыпался, только чтобы вместе с Маквеем и Жюли пожевать на обочине дороги сэндвич после того, как они в очередной раз заливали полный бак бензина. Все остальное время он представлял собой жалкое зрелище и без конца возвращался мысленно к вине за совершенный проступок, прильнув щекой к убогому сиденью драндулета. Это было то же самое, что кормить икрой свинью. Панамский канал Анри миновал, даже не удостоив его взглядом, а когда мимо проплывали пейзажи Колумбии, Перу и Чили, даже ни разу не открыл широко глаз.
Одиннадцать тысяч километров они преодолели за три недели. Так или иначе, но после аргентинской границы Анри даже сел за руль и вернул немного былого энтузиазма, в немалой степени благодаря Жюли, которая предложила ему новый стимул к жизни, представив их путешествие в свете фундаментального опыта, обогащающего внутренний мир. Он в ответ одобрительно хмыкнул и, хотя до конца она его не убедила, в его душе все же поселилась надежда на то, что, укрывшись от жизненных невзгод, ему все же удастся воспользоваться нынешней поездкой и посмотреть здешние края примерно в том же настроении, что и у его подруги.
Днем Жюли в дороге включала радио и горланила песни, не попадая в ноты. Маквей устраивался на заднем сиденье, витийствовал и вытирал лоб.
Анри то и дело спрашивал себя, что заставляло эту парочку составлять ему компанию и помогать. Последние два часа пути он выражал им свою признательность, все больше волнуясь по мере того, как их путешествие подходило к концу.
В Каши – живописную деревню размером с Бельпра, но возвышавшуюся на высоте двух тысяч метров над долиной Кальчаки – они приехали в обед, не раз покрутив карту и так и этак, чтобы сориентироваться на местности. Вдали нерушимым бастионом возвышались вытянутые в длину горные хребты Прекордильер с зубчатыми гребнями.
Припарковав колымагу перед гостиницей с рестораном с белеными стенами, трое друзей, перед тем как приступать к расследованию, решили немного подкрепиться.
А когда вошли, очаровательный хозяин по имени Эрнесто Эральдо предложил им круглый столик. За соседним, слишком большим для него одного, молча обедал пожилой господин, положив на него шляпу. В глубине громко переговаривались итальянские туристы, наверняка семья.
Они грузно опустились на стулья, Анри откинул назад голову и для виду спросил:
– Ну и как мы будем искать Франца Мюллера?
– Да спросим кого-нибудь, друг мой, и дело с концом! – ответил Маквей. – Первые четверо собеседников, не зная, с кем имеют дело, будут поглядывать на нас с недоверием, а вот пятому это имя что-то да скажет, и он отправит нас к шестому, который укажет на седьмого, а тот уже приведет нас прямиком к Францу Мюллеру. Вот так.
Анри чуть улыбнулся без малейшего намека на насмешку: милое сумасшествие Фенимора Маквея явно было ему по душе.
– Давайте приступим, а то хозяин ждет заказ. Пообедаем, а потом устроим этому брюхастику настоящий допрос. Надеюсь, вы не против?
После четырех эмпанад, бутылки вина и пары кофе на каждого, Анри прочистил горло и нерешительно пустил в ход те несколько слов, которые выучил за время их путешествия:
–
Хозяин заведения поднял брови, ожидая, когда Анри доведет фразу до конца.
–
Прошла секунда.
–
Эрнесто Эральдо воодушевился, его лицо расплылось в широкой, счастливой улыбке. Однако из нашей троицы никто в упор не понимал ни одного его слова, кроме, конечно же, звучных
Жюли встала, подошла к столику итальянцев и вскоре вернулась с матерью семейства.
– Я знаю итальянский, а эта дама говорит на испанском. Сейчас все решим.
Хозяин гостиницы повторил свой рассказ Ирме Галавотти (ее звали так), на этот раз уже гораздо спокойнее, а та перевела его на итальянский для Жюли.
Анри с Маквеем ловили каждое движение губ, слышали звуки и кивали, будто кто-то обращался непосредственно к ним, но ничегошеньки не понимали. По внутренним часам Анри время растянулось на целую вечность. Наконец, Жюли сказала Ирме
Жюли села, взяла Анри за руку и посмотрела на Маквея. Хороших новостей ее вид не предвещал. Сделав глубокий вдох, она сказала:
– Франца Мюллера хозяин гостиницы знал. Они дружили. Когда-то. Потом он уехал. Двадцать лет назад. В Мексику.
В этот момент на черепушку Анри обрушились и Прекордильеры, и сами Кордильеры, и окрестные горные цепи, и низко нависшее, синее небо, и церковные колокола. Под ногами закачались Аргентина, обе Америки, Атлантический океан, а вместе с ними и весь остальной мир.