Человек безумный. На грани сознания

Шестой дихотомией стало «сознание и бессознательное». Ее ввел в круг психологической проблематики З. Фрейд. Казалось бы, бессознательное является (даже по звучанию) «своим иным» сознания, его диалектической противоположностью. Однако развитие психоанализа в XX в. показало, что от бессознательного с его комплексами есть выход на истоки поведения, но не на начало сознания. Противоречивость понятий «сознание» и «бессознательное» оказалась несущественной, внешней. На самом деле речь идет не о сознании и бессознательном, а о неосознаваемом и осознанном поведении, причем в весьма узком аспекте: в мотивациях. Бессознательное подразумевает сознание. Мотивы многих наших действий уходят в бессознательные комплексы, коренящиеся в подсознании, – только и всего.

Развитие психоанализа скользнуло «мимо» основного предмета психологии (каковым, невзирая ни на что, является происхождение и сущность сознания). Именно поэтому фрейдизм превратился в прикладную дисциплину, отрасль медицины. В конце концов он стал психиатрической, а не психологической школой.

В то же время факт, что бессознательное само по себе невозможно, что оно подразумевает сознание, открывает возможность выйти через него на исток сознания. Вторичность бессознательного, которую признавал и сам Фрейд, подводит к следующему выводу: сознание не возникает из бессознательного, но, опираясь на него, возможно реконструировать сознание, именно этим и занимаются психоаналитики как врачи. Они занимаются этим в онтологическом смысле, буквально восстанавливая сознание пациентов из разрухи. Это соответствует инверсионной парадигме: в реконструкциях идти от превращенного, от конечного состояния – к предшествовавшему.

Когда в школе Фрейда выявилась тенденция к уходу от глобальных проблем, к замыканию на обсуждении разросшейся врачебной практики, тенденция отказа от метода в пользу методики, движение к превращению психоанализа в психиатрическую дисциплину, – все это вызвало «взрыв» внутри школы Фрейда. От нее отпочковались направления, основатели которых претендовали на нечто большее. Прежде всего речь идет о Карле Юнге, ученике и друге Фрейда, который впоследствии стал самым ожесточенным оппонентом своего учителя.

Юнг просто применил к психологии биогенетический закон Геккеля. У Геккеля онтогенез повторяет филогенез в физиологическом аспекте, у Юнга – в психологическом. Личное бессознательное включает в себя комплексы, коллективное бессознательное – архетипы. Архетип – это «комплекс», свойственный не человеку, но человечеству и проявляющийся при определенных обстоятельствах в индивидуальной психике как реакция на некую «провокацию», которая вызывает архетип из подсознания (Юнг, 1997. С. 68, 69).

Практически юнгианство вышло из следующего. Когда в психоаналитической практике начали наблюдаться устойчивые повторения, логично было обратиться от индивидуальной истории к истории рода. Юнг исходил при этом из того, что отдельные комплексы невозможно объяснить историей личности, они коренятся более глубоко – в истории человечества, а именно в том ее периоде, когда происходило становление сознания.

Складывается впечатление, что история психологии напоминает поиски Персеем щита, способного отразить лик Медузы (метафора сознания в данном случае). Этим щитом должно быть «свое другое» сознания, доступное для исследования объективными методами. Это как бы поиск путей для доказательства «от противного». Ибо исследование сознания как такового всегда представляет собой исследование сознания сознанием, где невозможно применение объективных методов. Остается многопоносимая интроспекция, она же аутофеноменология.

«Свое иное сознания» должно быть тем, в чем оно «мерцает» (знаменитый гегелевский Schein), во что рефлектирует, как в свою диалектическую противоположность. Под каждое новое «зеркало», которое становилось парадигмой развития психологии на том или ином этапе развития науки, изобретались оригинальные методики. Школы ломали копья, споря о том, кто поворачивает щит правильнее. Побочные результаты, которые, как правило, превосходили достижения на основном направлении, отпочковывались в отдельные дисциплины. В том, что касается главного – начала и сущности сознания, – здесь все неизменно приходили к отрицательному результату.

Введя понятия о первой и второй сигнальных системах для различения инстинктивно-рефлекторного образа действий, характерного для животных, и знаков человеческого языка, Павлов не смог пройти мимо такого факта, как антагонизм двух сигнальных систем. Оказалось, что вторая сигнальная система постоянно оказывает подавляющее и угнетающее воздействие на первую. Графически их следует представлять не как две трубочки для мороженого, удобно вложенные одна в другую, а как два конуса, обращенные друг к другу остриями.