Человек безумный. На грани сознания

Далее Сёрл критикует одностороннюю теорию причинности, когда «события в материальной, физической области причинно обуславливают события в другой, несубстанциальной, ментальной области», и предлагает «более тонкую концепцию каузальности». Для этого он предлагает обратиться к физике, где существует разделение на микро- и макросвойства систем. О воде в стакане мы говорим, что она мокрая. Но «невозможно вытащить молекулу из стакана воды и сказать: «Эта молекула мокрая». Точно так же мы можем сказать о мозге, что он обладает признаками сознания, но не можем сказать того же о нейроне (там же. С. 13). Это Сёрл озвучил позже шумихи вокруг «клеток разума» (т. н. «зеркальные нейроны»). Не могу с ним не согласиться, т. к. мной эти «клетки разума» не воспринимались с самого начала.

Сёрл переводит стрелки на движение, взаимодействие, совершенно в духе диалектического материализма («движение – все»). «В нейронах или нейронных модулях происходят определенные электрохимические процессы, и эти процессы являются причиной сознания» (там же. С. 14).

Интенциональность Сёрл объясняет физиологическими процессами. Например, чувство жажды возникает в гипоталамусе под воздействием ангиотензина, который синтезируется из ренина, секреторно выделяемого почками. По той же схеме Сёрл объясняет зрительные, слуховые, тактильные ощущения, сексуальное влечение.

А вот субъектность, которой обладают люди как биологические существа, ни электрохимическими, ни физиологическими процессами необъяснима. Сёрл требует признать субъектность как следствие самосознания. «Состояние моего сознания в настоящий момент есть свойство моего мозга, но мое сознание доступно мне и недоступно вам. А состояние вашего сознания есть свойство вашего мозга, и ваше сознание доступно вам и недоступно мне. Итак, субъектность есть объективный биологический факт… Если факт субъектности не согласуется с определением «науки», то мы должны отбросить не факт, а это определение» (там же. С. 15).

В русском переводе, к сожалению, стоит не «субъектность», а «субъективность». Удивительно, как редактор не заметил абсурдность выражения «субъективность есть объективность». У Сёрла этого, разумеется, нет. Дело в том, что в значении, в каком у нас употребляется понятие «субъективность», на Западе употребляется выражение «психологизм». Мы говорим: «такой-то (имярек) проявляет субъективность в отношении того-то». Там говорят: «такой-то (имярек) проявляет психологизм». Слово subjectivity, употребляемое Сёрлом, это не «субъективность», а «субъектность».

Признание субъектности в сильной формулировке (объективный научный факт; наука, не признающая субъектность, сама должна быть отброшена) не позволяет полностью относить Сёрла к редукционистам. Но, с другой стороны, биологизаторский подход заранее упреждает, что никакого решения проблемы субъектности Сёрл дать не сможет – и не даёт в итоге.

Проблему ментального причинения Сёрл решает, используя образ молотка. Молоток можно описывать на макроуровне, как тело, обладающее необходимой твердостью; молотковидная фигура из ваты молотком служить не может. Твердость есть причина молотка. Но сама она обусловлена входящими в тело молотка молекулами. «Существование двух уровней описания мозга, макроуровня ментальных процессов, и микроуровня нейронных процессов, аналогично существованию двух уровней описания молотка» (там же. С. 16).

Сёрл упускает один момент: молоточника. Даже самый твердый молоток не проявит свои качества, если кто-то не возьмет его в руки. Следовательно, все упирается в одну проблему: в проблему субъектности. Прочие три подпроблемы зависят от ее решения.

Казалось бы, в лице Сёрла перед нами очередной автор легких ответов на трудные проблемы сознания, но это не так. Он полон скепсиса в отношении бихевиоризма, когнитивной науки, кибернетики, теории информации, структурализма, социобиологии («все эти дисциплины принесли одно только разочарование»).

«Последние попытки опираются на аналогию между человеческими существами и цифровыми компьютерами», – пишет Сёрл. И далее: «Скудные знания о мозге все время заставляют нас считать новейшую технологию его моделью. В детстве, например, нам говорили, что мозг – это телефонный коммутатор. Удивительно, но Шеррингтон, великий английский ученый, полагал, что мозг работает наподобие телеграфа. Фрейд сравнивал мозг с гидравлической и электромагнитной системой, Лейбниц – с мельницей, а кто-то из греков считал, что мозг подобен катапульте. В настоящее время такой метафорой служит цифровой компьютер» (там же. С. 27, 28). Это критика в адрес Деннета и других редукционистов, сводящих мозг к машине и уверенных, будто сознание человека можно объяснить многофакторным анализом функций, как мы объясняем компьютер, перечисляя его функциональные возможности.

Клетки разума у обезьян