Человек, Бог и бессмертие. Размышления о развитии человечества

С осознанием того, что боги и богини, герои и героини древних мифов были представлены в реальности живыми мужчинами и женщинами, носившими имена и выполнявшими роли мифических сущностей, становится возможным предложить условия мира двум соперничающим школам мифологов, которые на протяжении веков вели ожесточенную войну друг с другом. С одной стороны, утверждалось, что мифические существа – это не что иное, как одушевленные природные объекты и естественные процессы; с другой стороны, утверждалось, что подобные существа не что иное, как в прошлом выдающиеся люди, которые при жизни по тем или иным причинам произвели впечатление на своих собратьев и чьи деяния были искажены или преувеличены традицией. Эти две точки зрения, как теперь легко убедиться, не являются столь уж взаимоисключающими, как раньше представлялось их сторонникам. Персонажи, которых мы встречаем в мифах, могли быть реальными людьми, так утверждают эвгемеристы, и в то же время они могли быть олицетворениями природных объектов или процессов, так утверждают противники эвгемеризма. Доктрина воплощения – это недостающее звено, которое было необходимо для объединения двух, казалось бы, несовместимых теорий. Если силы природы представить олицетворенными в божестве, а последнее может воплотиться в мужчине или женщине, то очевидно, что воплотившееся божество одновременно является и реальным человеком, и олицетворением природы. Так, например, Семирамида могла быть великой семитской богиней любви Иштар или Астартой, и в то же время можно предположить, что она воплотилась в женщине или даже в ряде реальных женщин, неважно – цариц или блудниц, память о которых сохранилась в древней истории. Сатурн был богом земледелия, и его представляла череда или династия священных царей, чья пышная, но короткая жизнь, возможно, способствовала созданию легенды о золотом веке. Чем длиннее ряд таких человеческих божеств, тем, очевидно, выше вероятность сохранения их мифа или легенды; кроме того, если божество одного типа было представлено под одним и тем же именем или без него на территории одной страны несколькими династиями обожествленных правителей, очевидно, что рассказы о нем будут иметь тенденцию сохраняться и уходить в народ.

Вывод, который мы сделали в отношении легенды о Семирамиде и ее любовниках, вероятно, относится ко всем аналогичным сказаниям, бытовавшим в древности на Востоке; можно предположить, что он применим к мифам об Афродите и Адонисе в Сирии, о Кибеле и Аттисе во Фригии, об Исиде и Осирисе в Египте. Если бы мы могли отыскать истоки подобных историй, то обнаружили бы, что в каждом случае человеческая пара из года в год исполняла роли любящей богини и умирающего бога. Мы знаем, что вплоть до периода существования римской цивилизации Аттис олицетворялся жрецами, носившими его имя; и если в течение того периода, о котором мы знаем, мертвый Аттис и мертвый Адонис были представлены исключительно идолами, то можно предположить, что так было не всегда и что в обоих случаях мертвый бог когда-то был представлен мертвым человеком. Кроме того, разрешение, данное мужчине, игравшему умирающего бога в Сакее, убедительно говорит в пользу гипотезы о том, что перед публичной смертью воплощенному божеству во всех случаях разрешалось, а точнее, от него требовалось насладиться объятиями женщины, игравшей роль богини любви. Причину подобного принудительного союза понять нетрудно. Если первобытный человек верит, что рост урожая может быть стимулирован соитием обычных мужчин и женщин, то каких даров он ожидает от соития пары, которую его фантазия наделяет всеми достоинствами и силами божеств плодородия?