Человек будущего. Воспитание родителей. Часть 4.

никуда не исчез. Чем сильнее в нынешнем мире утрачиваются вера в Бога, стремление к любви и

нравственность, тем больше будут нарастать тенденции фашизма.

Когда в 60-х годах основатель церкви сатаны провозгласил: «Будут блаженны сильные,

ибо они будут владеть землей», — это та же тенденция. Фашизм, атеизм, сатанизм, нынешняя

западная политкорректность — все это погибающая нравственность, которая уничтожается в

угоду силе и материальному благополучию. Последние три столетия западная цивилизация

усердно служит маммоне. Эта тенденция начала разъедать не только религию, она затронула

искусство и, в частности, архитектуру.

Впереди показывается недостроенный собор. «Храмом это сооружение вряд ли можно

назвать, — думаю я. — Скорее, это музей катастрофы, к которой движется западная

цивилизация».

Справа от собора неожиданно я замечаю то, на что раньше не обращал внимания.

Пристройку украшают готические шпили, а на их вершинах, на каждой из них, располагается

что-то вроде корзины с яблоками и другими фруктами.

Готические шпили похожи на лестницу в небо, они как бы реализуют идею устремления

к Отцу Небесному. Архитектура храма должна нести в себе идею соединения с Богом, поэтому

верхушка готического шпиля обычно ничем не увенчивается. В крайнем случае — крестом как

символом прекращения жизни ради любви.

А здесь — сочные, налитые плоды как символ богатого урожая, благополучия. Нелепо,

дико, но закономерно. Суть собора, который строил Гауди, — поклонение сытости и

благополучию как главному смыслу человеческой жизни. Это собор, посвященный дьяволу.

Наверное, потому он и не достроен. И потому, наверное, власти решили переложить

ответственность на плечи народа. Если люди соберут деньги на постройку этого храма, значит,

они этого заслуживают.

Вспоминаю, как недавно я был в другом городе Испании и вдруг увидел открытые двери

католического собора, которые обычно были заперты. «Как хорошо, — подумал я тогда, —

значит, люди начали верить в Бога». Я зашел в полутемный храм и обнаружил, что он пуст.

Возле алтаря сидел священник, а вокруг него — еще несколько человек. Они смеялись и

оживленно болтали о чем-то. Службы не было. Веры не было. Религии не было. Храма не было.

85

Кто-то сказал мне, что видел в Италии плакат при входе в католический храм: «Просим

зайти к нам. У нас включен кондиционер». Только в Ватикане я наблюдал толпы людей,

спешащих в храм Святого Петра. Но в основном это были туристы. Правда, в огороженном

отдельном помещении можно было увидеть и небольшое количество верующих, которых

причащал священник.

- Пойдите причаститесь, — сказал я жене с маленькой дочерью. Через несколько минут

они вышли оттуда сконфуженные. Когда они приблизились к священнику, тот спросил:

- Католики?

Наверное, понял, что они из России. Дочка отрицательно качнула головой. Тогда

священник показал рукой на выход. То есть прикоснуться к Божественному может только

человек, принадлежащий католическому клану. Католик понесет деньги не другим, а именно

католической организации. Чистейшее язычество. Только идолопоклонник может распоряжаться

своим божеством, извлекая из него выгоду. Дьявол не может ограничить власть Бога, а

священник — может. Эта тенденция крепнет сейчас во всем мире.

На Западе храмы пусты — звенящая тишина и отсутствие прихожан. А сюда, в это

здание Гауди, устремляется огромный поток людей. Потому что ими движет не вера и любовь.

Жажда к наслаждениям, удовольствиям, новым впечатлениям — вот что движет туристами,

стоящими в очереди.

Я обхожу храм, поскольку подошел с другой стороны, и направляюсь к центральному

входу. Удивительно, но билетов не продают, вход бесплатный. Перед тем как войти в собор, я

бросаю взгляд на фасад и опять вижу нелепую рождественскую елку, которая выглядит гораздо

значимее, чем фигура Христа. Толпа не спеша втягивается в центральный вход. Мы постепенно

проникаем во внутреннее помещение собора. У каждого человека есть внутри абсолютная

чувствительность и нравственность, которая происходит из любви и из стремления спасти свою

душу. У меня повышенная чувствительность к патологии — я ощущаю ее сразу, даже если она

завуалирована. Вся моя диагностика и мой метод исследований появились из-за повышенного

чувства опасности. Я чувствовал, что лечение людей может обернуться большой бедой для

целителя. Если не видишь, куда вторгаешься и чем это может обернуться, ты обречен. Я

развивал свои способности к диагностике, для того чтобы понять, каким будет следствие, когда

создаешь причину. За многие годы у меня развилась способность видеть, как невинное на

первый взгляд действие может привести к болезни и катастрофе.