Человек дейтерия

— Завтра само собой, а сегодня займи у кого-нибудь.

За Саймона по-прежнему говорили его помогалы, сам вожак снуло наблюдал за допросом. Говорить ему было лень.

— Пусть у дружка попросит, — предложил находчивый Утяня. — Отстегнет чё-нить. В пользу уличного пролетариата.

— Эй, дятел, оглох?

Склонив голову, Степа молчал.

— Откуда ты, чмо болотное?

В ответ по-прежнему ни звука, и только в лице Степы что-то изменилось и шея чуть напряглась. Грише стало страшно.

— Чё, немым прикинулся? Пугало! К тебе обращаются. — Шуба обернулся к Саймону. — Это не наш. Я тут всех выучил. Чужачок, зуб даю.

— А что, чужаков сюда просто так пускают? — просипел Саймон, и Витюк с готовностью поднялся. Шагнув к Степану, уцепил за ворот дубленки.

— Прикинь, Саймон, лепень какой! Чувак точно из деревни.

— Ага. Или из бомжатника.

— Да нет же! — Гриша завертел головой. В волнении даже облизнулся. — Он из нашего клуба. Свой.

— А ты глохни, — не вставая, Саймон ногой пихнул Гришу в грудь. Охнув, парнишка опрокинулся на спину. И потому не увидел того, что случилось в следующую секунду. Только услышал короткий хрюк. То есть, кажется, это Витюк хрюкнул, улетая в сугроб. И не было даже никакой возни, — раз, и положили человечка. Одним могучим Степиным взмахом.

— Ты чё, в натуре? Ты на кого попер? — Утяня даже петуха выдал. Не от испуга — от удивления. Бояться эти хозяева саванны давно отучились.

Витюк вяло шевельнулся в снегу. Он еще не очухался.

— Портфель собрали, — глухо приказал Степан. — Я сказал: портфель — и по-быстрому.

— Чего? — протянул Утяня. А Шуба рыбкой метнулся вперед. Целил в ноги Степану, чтоб опрокинуть, но промазал. Степа попросту молотнул его снизу вверх коленом. Точно футболист непослушный мяч. И Шуба, страшный Шуба, который и на взрослых мог вызвериться так, что те поджимались, поскуливая, рухнул на четвереньки. Пьяно качая головой, пополз в сторону. На снег с разбитого лица часто капала кровь.

Гриша увидел, как с лавочки поднимается Саймон. Почему-то очень медленно, даже чуть покачиваясь. Видок абсолютно разбойничий, а уж глазки, устремленные на Степу, могли бы заморозить кого угодно. В этом Гриша тоже успел когда-то разобраться. «Пылающие гневом очи», «соколиный взор» и прочая подобная туфта давно его не пугали. Всякий, кто хоть раз видел Саймона, начинал понимать, что настоящая смерть — это холод и лед. Так смотрит ядовитая змея перед броском. И у акул похожий взгляд. Равнодушный, уверенный, блеклый…

— Саймон, не надо. Он не хотел!..

Но жуткого не случилось. Даже не подумав отступать, Степа жестко улыбнулся:

— Сядь, окурок. Или ляжешь.

Саймон застыл на месте. Гриша закрыл глаза. А когда снова открыл, Саймон уже сидел на лавочке и даже нервно прикуривал. И глазки свои свинцовые потупил, смотрел вовсе даже не на Степу. А Утяня… Жалкий и растерянный Утяня дрожащими руками собирал в Гришкин портфель рассыпанные учебники, тетради, карандаши. Вместе со снегом, гад, собирал, но не от злости, — от испуга.

— Чего вы в натуре? — бормотал он торопливо. — Чего сразу психовать-то? Морды бить…

— Ы-ы… — простонал из сугроба Витюк и с трудом перевалился на бок.

— Отдал ему! — Степа кивнул на Гришу, и Утяня покорно протянул портфель. — Все. Вставай и пошли.

— Ага, — Гриша поднялся, не оглядываясь зашагал за Степой.

— Я тебя домой провожу, — обронил Степа. Голос его отмокал, становился мягче. Но сам он точно даже постарел, даже заметно ссутулился.

Уже в подъезде они остановились. Гриша заметил, что руки у Степы чуть подрагивают. Совсем как у того же Утяни. Поймав его взгляд, Степа скупо усмехнулся.

— Видишь, какое дело… Нельзя мне драться.

— Нельзя? — Гриша сморгнул. — Почему?

— По кочану. Бешеным становлюсь. — Степа нахмурился. — Я как тот тип из анекдота… Которого из гестапо за жестокость выгнали.

— Ты?.. — Гриша жалобно сморгнул. — Тебя что, тоже откуда-то выгнали?

— Ага, — серьезно кивнул Степа, — из секции бокса. Я ведь сначала в бокс подался, не знал еще ничего про клуб, а там до первых спаррингов только и продержался. А после пошло обломово. Сначала одного стукнул, потом другого… То есть сперва мне лепили оладий, но только первую минуту. Мне ведь завестись надо, а как заведусь, так и заканчивается весь бокс. Сам не знаю, что творю. Очухиваюсь, когда рефери оттаскивать начинает. Тренер поначалу радовался, панчером прозвал. Говорил, все призы наши будут. И попал пальцем в небо. На первых же соревнованиях дисквалифицировали.

— Дисквалифицировали?

— Ага, отстранили от боев. Неправильный нокаут. Открытой перчаткой или что-то вроде того. Я и не помню, как бил.

— Дела-а… — протянул Гриша.

— То-то и оно.

— Зато к художникам в клуб попал.

— Клуб — это да… Рисовать интереснее, чем драться.

Гриша припомнил, что его история напоминает Степину. Шел записываться в секцию, а угодил в кружок живописцев. Он даже обрадовался такому сходству.