«Глубокоуважаемая руководительница!
Сегодня товарищ Вэй Тао приходил в больницу и принес мне от вас теплый привет и драгоценный подарок, за которые я вам безмерно, до слез признателен. В моих ушах все время стоит ваш голос, и я не знаю, как мне выразить охватившее меня возбуждение. Если тысячи, десятки тысяч слов соединить в одну фразу, то я скажу, что желаю вам здоровья и долголетия, долголетия и здоровья.
Ваша милость высока, как горы, а о моем пустяковом недуге не стоит и говорить. Я намерен как можно скорее выписаться из больницы и вновь воспринимать ваши наставления, выполнить славную творческую задачу, которую вы мне поручили. Я мечтаю вечно быть крохотным солдатом под вашим знаменем и отдать вам всего себя.
Еще раз примите мои искренние пожелания. Разрешите выразить самое горячее уважение к великой пролетарской культурной революции!
30 декабря 1975 г.»
Едва он закончил это послание, как принесли письмо от жены, в котором говорилось:
«…Получил ли ты мое прошлое письмо? Ты давно не писал, а у меня левое веко дергается. Мама говорит, что правое веко дергается к счастью, а левое к несчастью. Может быть, ты действительно на чем-нибудь попался? Я ходила на твою прежнюю работу, чтоб получить за тебя зарплату, так они там все шептались, похоже, что тебя ругали. Я расслышала только, что ты не ту задницу лижешь и что «подковали ослиное копыто лошадиной подковой». Не понимаю, что это значит. Но сердце у меня все время замирает, так что поскорей напиши…»
Чжуан Чжун вспыхнул от гнева, взял еще один лист бумаги и написал — правда, не жене, а в союз писателей своей провинции: