Человек и история. Книга четвертая. Москва коммунальная предолимпийская

На соседних кроватях лежали вполне претендовавшие на знаменитость сопалатники. Одним из них был Митрофан Хренников – родной брат Тихона Хренникова, секретаря правления Союза композиторов СССР. Интересно было слышать, как они называли друг друга: Тиша, Митроша. Был и ещё очень возрастной сопалатник, который, когда хорошая доза успокоительного ему позволяла, знакомил соседей со своими вербальными мемуарами. О том, как он служил в наркомате бухгалтером, где ему случалось пИсать в туалете одновременно в один писсуар вместе с Орджоникидзе, и тот даже восхитился его мужским достоинством. По дальнейшим рассказам этого бухгалтера наркомата, он долго не был женат, и его родная тетя Хана представляла ему невест, как он сказал, для примерки. Но эти все кандидатки не подходили одна за другой – до тех пор, пока тётя Хана не прислала ему последнюю и не предупредила: больше на меня на этот счёт не рассчитывай. Правда, на этот раз протеже его тётушки подошла ему. Фаня, так звали эту даму, до него была уже много раз замужем, нарожала много детей, но ей как-то всё не везло: мужья куда-то девались, а дети попросту умирали. Но вот именно она и пришлась «по размеру» бухгалтеру Дворкину. Сама же Фаня рассказывала, отчего её супружник оказался в больнице. Её не было дома, когда к ним в квартиру позвонил сосед и попросил три рубля. А вечером пришла очень разъярённая соседка и накричала на её Дворкина именно за то, что тот субсидировал её мужа. В пылу своих эмоций, ко всему прочему, соседка даже оскорбила Дворкина по его национальным признакам, отчего тот захрипел, схватился за грудь и оказался в больнице. Сам же Дворкин очень досаждал всем окружающим тем, что глубокой ночью громким зычным грассирующим голосом требовал себе медсестру. Этим он так достал всех, что палата потребовала принять меры. А мера была единственная: его кровать могли выставить в коридор, что и произошло, когда меня уже не было в палате. Не было уже даже в самой больнице. Я как раз находился в санатории «Шишкин лес». Это был в кардиологический санаторий в живописном месте под Москвой.

Пока же я ещё находился в палате, и мне уже разрешили вставать и ходить. Поздно вечером я подходил к кровати Дворкина, незаметно брал несколько назначенных ему таблеток и солидным, доверительным голосом сообщал ему: «Вот, у меня есть импортные таблетки». Дворкин тут же оживлялся и просил дать ему эти таблетки. Я, после небольшого монолога о пользе и целительных свойствах этих таблеток, давал ему пару его же собственных таблеток. Он тут же запивал их, после чего я уверенным внушительным голосом говорил ему: «Вот теперь Вы будете хорошо спать до утреннего подъёма». Так потом всё и получалось. Дворкин всю ночь спал, не звал никакую медсестру и совершенно не беспокоил своих сопалатников. Когда же меня выписали из больницы в санаторий, Дворкин по ночам вызывал уже не медсестру, а призывал только меня. Вот тогда его и вывезли на его кровати. В коридоре этот бедолага, отринутый от палаты, вставал самостоятельно, чтобы сходить в туалет, падал (а он телом был грузный), но наконец Господь не выдержал и призвал его к себе. Обо всём этом проинформировал меня Находкин – бывший сопалатник, который через две недели также приехал в санаторий.

Чем ещё я засветился в палате, когда там лежал, – так это тем, что помогал решать кроссворды всему этажу. Сначала эти «кроссвордники» заходили в палату, там кто-нибудь указывал на мою кровать, и они непосредственно мне задавали вопросы, потом стали делать проще: открывали дверь и выкрикивали вопросы. Получив ответ, записывали и спрашивали: «А вот тут ещё из одиннадцати букв».

Глава 40. Санаторий «Шишкин Лес»

После длительного пребывания в больнице меня на машине скорой помощи перевезли в подмосковный санаторий с поэтическим названием «Шишкин Лес». Нельзя не сказать несколько фраз о самом этом санатории. А точнее – о моём там пребывании.

Меня по прибытии туда из предосторожности поселили в двухместную палату, которая была оснащена медицинским оборудованием для экстренной помощи – на всякий случай. Другую кровать отвели хирургу, у которого был совершенный пустячок, из-за которого тот попал в кардиологию, а явился этим пустячком микроинфаркт, что действительно является пустячным после крупноочагового или обширного инфаркта, не говоря уж о трансмуральном инфаркте, как бы «короле всех инфарктов». Знакомство с моим однопалатником-хирургом произошло вечером, сразу же по прибытии.