Человек и закон. Майкопский «Негус»

— Афанасий Никитич в командировке, — ответил чекист, умолчав о том, что майор Курган находится за рубежом, — а Игорь Алексеевич умер.

— Как умер?

— До срока и нелепо, — вздохнул Михаил Андреевич. — Было ему сорок четыре года. Но — шестнадцать ранений, а от всех перегрузок — сердце. Умер в метро, в час пик. Так его, мертвого, и вынесла толпа на станцию «Площадь Революции»... Получасом позже — здесь, в здании комитета, спасли бы, может быть, врач бы добежал... Не так умер, конечно, как в книгах герои умирают. Но мы-то с вами знаем жизнь и смерть не по книгам...

Помолчав, перешли к деловой части разговора. Полковник Бунин собрал своих бывших «подопечных» потому, что МИД задумал провести пресс-конференцию для советских и главным образом зарубежных корреспондентов и широко поведать миру об антисоветской деятельности НТС. И чекистов попросили найти и подготовить бывших энтээсовцев — люди это были в основном неискушенные, а встреча им предстояла с зубастыми западными журналистами. Полковник Бунин посмеивался: не робейте, мужики, вспомните, как в Бад-Висзее вас Балмашев обучал риторике — и шпарьте. Правда-матка, она сильней всего, буржуазные акулы только пасти свои зубастые разинут.

Никакого желания не было у Николая идти на пресс-конференцию, но надо, так надо. А будь малейшая возможность уклониться, он бы уклонился. За годы, прошедшие после выхода из тюрьмы, он полностью вошел в советскую жизнь и трезво представлял, как выглядят его хождения по мукам в глазах окружающих. Он понимал, что его помощь чекистам, участие в радиоигре «Кубань» избавили его от наказания, но отнюдь не сделали героем. И если подвести баланс его жизни с 1939 по 1953 год, получится минус. Конечно, просчеты генералов, конечно, как еще в сорок пятом Сталин говорил, «были и у нашего правительства ошибки», а теперь, в пятьдесят седьмом, выясняется, что и сам он кое-чего упустил... Всё так, но он-то лично, сержант Шурко, навоевал с гулькин хвост. Пожалуй, не оправдал и харчей, что съел в армии. Ни одного фрица не убил, не ранил, в плен не взял, даже матчасти фашистской ущерба не нанес. Два года просидел, как таракан, в теплой щели за печкой у сдобной хозяйки в деревне Двуполяны. Связаться с партизанами никаких попыток не делал. Вступил во власовскую армию. Правда, не воевал и там — в том смысле, что не стрелял. Никого не убил, не ранил из своих, из красноармейцев. Но чистил сапоги тому, кто занимал не последнее место в РОА (пес его знает, где он теперь, этот подполковник Коровин)... Учился на курсах пропагандистов РОА, несколько раз выступал потом с докладами. Что за доклады — спрашивать излишне. Было? Было. Теперь-то Николай хорошо знает, что слово «власовец» в русском языке — ругательство. А потом что? «Выучился на шпиона»? Готовился к тому, чтобы подглядывать за аэродромами, чтобы печатать листовки, настраивающие народ против Советской власти, чтобы собирать базарные сплетни для «компромата» и «тормозить умников» в своей стране? Этого не произошло, но по твоей ли воле? А если бы американский летчик без ошибки сбросил Поля и Боба? Когда бы он, Николай, решился пойти с повинной и решился бы? И еще — представилась ему вся припавшая к телевизорам женина родня, все соседи, сослуживцы, знакомые... Ведь почти никто не знал о его прошлом.

Вот что мутило душу Николаю, когда он думал о предстоящей пресс-конференции. Но потом решил, что все равно, рано или поздно, исповеди и покаяния не избежать и что честный рассказ обо всем им пережитом послужит наглядным уроком — вот что бывает с человеком, когда он становится на путь измены. Николай решил, не жалея себя, откровенно рассказать, какой глупостью оказались расчеты НТС на какое-то «сочувствие русского народа идеалам солидаризма». Рассказать, как лесорубы, заглянув в брошюрку Поремского, приняли ее за фашистские листовки, Правильно, политически грамотно рассудили те рабочие, что задержали Шурко и Кулеминова в самом начале их шпионской карьеры.

Но все равно пресс-конференция оказалась тягостным испытанием для Николая. Не по нему все это было — яркий свет, нацеленные на него кинокамеры, бесцеремонные западные репортеры, которые требовали доказательств, что представленные им люди — в самом деле бывшие шпионы, а не подставные лица.

Случилась, однако, и приятная неожиданность. Николай встретил двух своих старых «камрадов» — Адама Новикова и Константина Хмельницкого. Причем появление скромного Адама вызвало большой интерес, потому что в свое время энтээсовская газета «Посев», признав факт засылки этого агента в Советский Союз, сообщила о его расстреле «на Лубянке». А теперь бывший Джо не то что живой, но как будто даже и помолодевший, выступал перед журналистами.