Человек идет в гору

Лиза молча удивилась простоте и правильности

найденного ими решения. К груди подступила теплота

волнения.

— Милые мои! — сказала она. — С вас портреты бы

рисовать... лучших стахановцев! А вас бракоделами...

— Ничего! — ответил Никита без улыбки. — Злее

будем!

После гудка цех опустел. Только Лиза с «бригадой

влюбленных» оставались на работе. До позднего вечера

возились они со станком — поставили мотор в пять

киловатт, сделали новый углубленный фундамент. Им

помогали электрики и механик.

Лиза предложила вместо одного отрицательного угла

впереди заточить углы и на боковых гранях резца.

Добрывечер метался по цеху — злой и шумливый:

наступило роковое пятнадцатое число — грань перехода

от ленивого затишья к нарастающему штурму.

— Мне винты нужны, а вы тут занялись

экспериментами!— кричал он на Лизу и супружескую чету

Стрелковых, возившихся у станка.

— Тише, перегреетесь, Иван Григорьевич, — отвечала

Лиза, выглядывая из-под станка с рассыпавшимися

волосами и чумазым лицом. — Будут винты. Потерпите.

Никита и Шура с трудом сдерживались, чтобы не

рассмеяться.

- — Мне сегодня винты нужны! Понимаешь ты это или

нет, Лиза? На диспетчерку ведь не тебе идти, а мне.

286

— Пошли меня. Я сумею постоять за второй

механический. Не то, что ты!

Волна раздражения нахлынула на Ивана, затопив

все, что сдерживало его до сих пор.

— Вот шо, — сказал он дрожащим от негодования

голосом. — Расточку винтов я поручаю Глебу, а вы,

Стрелковы... за невыполнение распоряжений начцеха, станете

на подсобные работы.

Никита и Шура стояли ошеломленные неожиданным

решением Добрывечера.

Лиза пружинисто поднялась во весь рост.

— Ты ее сделаешь этого!

— Сделаю!

— Не забывай, что я профорг и оумею... остудить твое

самодурство!

Добрывечер резко повернулся и пошел к станку

Глеба.

— Ничего, работайте, — успокоила Стрелковых

Лиза. Голос ее дрожал. — Пока Глеб осваивает этот

капризный винт, мы опередим его.

«Нет, так дальше нельзя!—думала Лиза, кусая

губы^— Он стал невыносим. Живет только сегодняшним

днем. Дальше глядеть не хочет».

Никита вставил заготовку. Загудел мотор с

непривычной могучей силой. Станок давал теперь тысячу

оборотов. Скорость резания равнялась ста метрам в минуту.

Резец брал металл мягко, будто резал масло.

На расточку винта потребовалось всего четыре

прохода. Не обратив внимания на время, Никита вынул винт

и стал проверять резьбу. Поверхность резьбы получилась

ровная, чистая, без шероховатостей, словно после

шлифовального станка. Шура взяла гайку и стала

навертывать на винт. Гайка шла по всей длине резьбы ровно и

упруго.

-— Есть! — крикнул Никита и побежал к

начальнику цеха. Шура не отставала, раскрасневшаяся,

счастливая.

— Есть винт, Иван Григорьевич! — громко, в один

голос произнесли Стрелковы, вбегая в кабинет

Добрывечера.

Добрывечер, хмурый, всклокоченный, с помятым

желтым лицом, глядел на них, не понимая.

— Отнесите его в БЦК. Пусть проверят, — сказал

287

он, помолчав. Никита и Шура вышли, удивленно

переглянувшись.

— Ну и Иван Григорьевич! Когда не получается —

кричит, а сделаешь — тоже чем-то (недоволен, —

проговорила Шура с обидой в голосе. — Даже не спросил, как

мы добились этого.

— Загадочный! Иной человек весь как на ладони, а

иного покуда поймешь — мешок соли съешь, — сказал

Никита.

А Добрьшечер сидел, ероша пальцами обеих рук

густые кудри...

Никита, сдав контролеру ОТК первый винт, с каким-

то небывалым прежде нетерпением встал к станку. Шура

пошла в кладовую, выгребла оттуда все заготовки, потом

побежала в первый цех, боясь, что Никите не хватит

заготовок.

А он точил и точил. Вместо трех винтов за смену

Никита только до обеда уже сделал сорок винтов.

Рабочие цеха, как на чудо, приходили смотреть на

работу Стрелковых. После обеда, приметив жадный и

нетерпеливый огонек в глазах Шуры, Никита сказал:

— Точи!

Она молча встала к станку. Казалось, крылья

выросли за спиной. В сердце стучало неизбывная

радость.

Такие винты всегда точили за три часа. Это считалось

хорошим показателем. А сейчас винт сходил со станка

через каждые — трудно поверить! — пять минут.

— Пять минут!—восхищался Петр Ипатьевич,

обсуждая успех Стрелковых. — Да за такое время прежде

токарь успевал только в затылке почесать, получая

задание. А они, светлый месяц, — винт дают. Чудо!

В конце рабочего дня над цехом повисло красное

полотнище с белыми праздничными буквами:

«Сегодня токари Стрелковы, вместо трех винтов по

норме, дали девяносто шесть винтов за омеау. Слава

Никите и Шуре Стрелковым!»

Бакшанов и Сладковский были до того

противоположны по характеру, что в отделе, когда они собирались

вместе, устанавливалась напряженная тишина. Казалось,

вот-вот произойдет взрыв в настороженном, сдержанном

разговоре главного технолога и парторга технических

отделов.

Теперь в кабинете Сладковского они были вдвоем.

Бакшанов стоял посредине комнаты — высокий, темный,

с твердым, угрюмым взглядом.

— Как секретарь партийной организации, я хотел бы

знать, каково общее положение с технологией на

заводе, — проговорил он, мигая покрасневшими не то от

усталости, не то от льющегося с улицы яркого солнечного

потока веками.

Сладковский встал, прикрыл окно шторой.

— Общее положение, Николай Петрович, достаточно